-- Не правда ли, что злой дух вселился между нами?
-- Едва ли не он, -- отвечал Чистяков со вздохом и пожимая плечами. -- Хотя тут и нет бобовой беседки, однако...
-- Черт везде равно ставит свои сети, -- отвечал Простаков также со вздохом.
Так протекла большая часть вечера, и на часах ударило девять.
Простаков не вытерпел: "Не время ли отдохнуть вашему сиятельству, чтобы собраться с аппетитом; скоро пора ужинать".
Князь не отвечал ни слова, а продолжал вертеться до тех пор, пока штука кончилась. Он с ласкательною улыбкою подошел к Маремьяне Харитоновне, наклонил голову и сказал: "Надобно отдать справедливость, что прелестная дочь ваша танцует как ангел. Ах, если б ей больше упражнения. Но с кем и как в деревне!" -- "Для деревенских девушек это -последнее искусство, -- сказал сухо Простаков, -- были бы они только умны".
Маремьяна перебила: "Ах, батюшка ты мой! Почему знать судьбу их? Может быть, весь век случится провести в городе, либо еще и в столице".
Муж, по обыкновению, кинул на нее значущий взор; она замолчала.
Князь подошел к нему:
-- Вы, помнится, что-то мне хотели сказать?
-- Не угодно ли отдохнуть несколько? Пора ужинать и спать.
-- Спать? -- вскричала Маремьяна с крайним беспокойством и опустила руки.
Князь вынул часы:
-- Боже мой! Что вы это такое сказали? Спать в десять часов? Это значит убивать время. Не есть ли это самые лучшие часы для удовольствий?
-- Не принуждайте себя, -- сказал Простаков и подошел к жене. -- О чем ты ахаешь, сударыня?
Она таинственно взяла его за руку, повела в особую комнату и взором дала знать Чистякову, чтобы и он за ними следовал.
-- Ах! какой любезный человек этот князь! -- сказала она с восторгом. -- Это могла ты сказать после, -- отвечал муж сердито. Ж е н а. Ты всегда сердишься, друг мой; это, право, неприятно; и еще при посторонних. М у ж. Не подавай к тому причины. Ж е н а. Теперь ты сам подал ее. М у ж. Чем, например? Ж е н а. Ты собираешься спать, а и не подумал, где положить гостя? М у ж. В этой комнате на софе. Для приезжего человека, который завтре едет далее, немного надобно; из слуг его один пусть пойдет, где починивается карета, а другой будет спать в передней. Ж е н а. Ах, боже мой! Такой знатный господин на софе. М у ж. Усталому человеку тут гораздо лучше. Ж е н а. Однакож ты не так думал, как прибыл к нам князь Гаврило Симонович! М у ж. Потому что я не думал отпустить его скоро: он был несчастен, что доказывал каждый взор его и каждое биение сердца; а этот едет в карете; каждую волю его исполняют несколько человек. Да и что ему тут делать? Ж е н а. Ах, милый друг мой! Если б он побыл несколько дней! Как бы упросить его? М у ж. Ты с ума сошла! Ж е н а. Ну, так по крайней мере, друг мой, уступим ему тот покой, где живет князь Гаврило Симонович. М у ж. Князь Светлозаров больше недоволен будет, если заставят его спать не одного. Ж е н а. Я не то говорю. Князь Гаврило Симонович перейдет на время в те покойчики, что в саду.
Чистяков вдруг подал с радостью свое на то согласие. Жена благодарила его искренно, и, прежде нежели муж успел произнести да или нет, уже был отдан приказ перенести туда постель, несколько стульев и белье, подаренное ему Простаковым.
Таким образом, муж хотел или не хотел, но должен был согласиться.
Вечер прошел в шуме и беспорядке, -- пели, плясали, хохотали, льстили, льстились и проч., и проч., и бедный Простаков с крайне пасмурным видом вошел в спальню в половине первого часу за полночь, чего не случалось с ним со дня его отставки. Новый гость расположился в своем покое, а новый Терентий Пафнутьич Кракалов пошел в садовую избушку свою и был веселее обыкновенного от мысли, что она больше походит на древний княжеский дворец его, чем дом господина Простакова.
Глава VII. ГОСТЬ
Все проспали или по крайней мере пролежали в постелях долее обыкновенного. Никогда так не был пасмурен Простаков, как в сие утро. Неудовольствие вечера оставило впечатление на щеках его и на глазах, а более на сердце. Чтобы сколько-нибудь рассеяться, он намерился, одевшись попросту, как и обыкновенно одевался по утрам, посетить нового пустынника своего Кракалова и разбить грусть с простым, но добрым человеком. Он сошел по лестнице в сад, снял шапку, перекрестился и сказал: "Слава тебе, господи, что эта сиятельная, пожилая уже, повеса сегодни едет; я даже не намерен просить его и к обеду. Пусть провалится к черту!"
Вошед в хижину г-на Чистякова, он его не нашел, а мальчик, приставленный служить ему, сказал, что г-н Кракалов с час как ушел прогуливаться и оставил к нему записку. Простаков берет ее, развертывает не без движения и читает: "Почтенный благодетель мой! Быть с вами каждую минуту считал я за величайшее удовольствие; но присутствие этого князя меня тяготит. Он, оскорбя меня; нимало не тронет, но знаю, что тронет чувствительное сердце ваше; а потому не ожидайте меня к чаю; к обеду я буду и надеюсь, что встретите вы не г-на Кракалова, но уже преданнейшего вам Чистякова".
-- Конечно, конечно, -- сказал Простаков с довольною улыбкою. -- Повеса, конечно, поймет, что, не удерживая его, желают скорее избавиться. Он пошел по саду, проходил около часу, ибо утро было хотя и зимнее, но довольно сносное, и солнце сияло на безоблачной тверди. Идучи из саду, вздумалось ему пройти двором, осмотреть конюшни, каретный сарай и прочее. Он взошел, и удивление его было немалое, видя незнакомую карету, из которой люди что-то вынимали. Подошед с нетерпением, спросил он: "Чья это карета? Кого еще господь пожаловал?"
Слуга отвечал: "Князя Светлозарова".
Простаков прежде изумился, но после подумал, что, конечно, нежный боярин за большой труд ставит со двора дойти до того места, где чинили карету; что и подлинно составляло около четверти версты. "Что ж вы тут делаете?" --спросил он опять.
Слуга отвечал: "В этом ларчике княжеский туалет; в этом бауле его дорожный гардероб, а в этой шкатулке -- деньги, дорогие вещи и нужные бумаги".
Простаков отошел, примолвя: "Куда как причудливы эти господа знатные! Чтоб напиться чаю у деревенского дворянина, надобно вытаскивать и туалет, и гардероб, и бумаги. Право бы, я не взыскал, если б он в том же платье сел в карету, в каком явился вчера, в простом дорожном сертуке".
Едва вступил он в покой, как человек уведомил, что его давно ждут в гостиной зале. Он переменил тулуп на сертук и вошел. Крайне удивился он, увидя отличную радость на лице каждого, кроме Елизаветы. Едва успел сесть, как Маремьяна Харитоновна, с торжествующим видом оборотясь к нему, сказала: "Ты не поверишь, друг мой, как снисходителен к нам его сиятельство. Представь себе: я могла его уговорить дать слово не только от нас сегодни не уезжать, но и пробыть здесь недельку, другую". Простаков оцепенел, взор его неподвижно устремлен был на жену, которая не могла понять, как он столь равнодушен к такому счастию.