Песах Амнуэль
Российско-израильская война 2029 года
Роман Бутлер, комиссар уголовной полиции Тель-Авива, живет этажом ниже меня. Это означает, что, если в три часа ночи за комиссаром приезжает служебная машина, вопя вопилкой и мигая мигалкой, то я немедленно просыпаюсь. Просыпаюсь, конечно, не только я, но и моя жена, моя дочь, моя собака, а также жители всех соседних домов, что меня, впрочем, совершенно не утешает.
Когда я говорю Роману, что его коллеги не дают спать огромному кварталу, он отвечает, что лучше уж не поспать одному кварталу, чем целому городу, ибо приезжают за комиссаром ночью только при возникновении чрезвычайных обстоятельств, действительно угрожающих спокойной жизни всего Тель-Авива.
Приходится терпеть.
Однажды, ворочаясь без сна после очередного отъезда Бутлера на задание, я решил извлечь из этой ситуации хотя бы минимум пользы, и когда Роман по давно установившейся традиции явился ко мне в шабат потрепаться о футболе, я заявил:
— Вот что, дорогой комиссар, либо в следующий раз, когда твои подчиненные разбудят весь квартал, ты возьмешь меня с собой, либо я подам жалобу в БАГАЦ.
Бутлер покачал головой и спросил:
— А остальные жители квартала не потянутся за тобой следом? Толпа зевак при расследовании мне ни к чему.
— Не потянутся, — заверил я. — Идиотов среди них немного.
— Ну хорошо, — пожал плечами Роман. — Если спокойному сну ты предпочитаешь беготню по Тель-Баруху…
Так я и оказался втянут в военные действия между Израилем и Российской Федерацией, которые начались в 4 часа 13 минут утра 28 августа 2029 года.
Ночь была жаркая, и я спал при включенном кондиционере. В результате я чуть не прозевал самое интересное, поскольку закрытые окна заглушили звуки полицейской сирены, и разбудил меня звонок в дверь.
— Что такое? — возмущенно спросил я спросонья стоявшего на пороге комиссара.
— Ага, — сказал он. — Выходит, что твои жалобы на ночной шум — просто гнусная инсинуация. Ты спокойно спишь и под звуки сирены.
Чтобы доказать обратное, я оделся в течение восемнадцати секунд. Еще через минуту мы мчались через весь город к зданию Управления полиции, и я понял, что не один наш квартал имеет основания жаловаться на Бутлера в БАГАЦ.
— Почему бы, — сказал я, — не передвинуть Управление поближе к нашему дому? Меньше народа страдали бы заиканием и ночным недержанием мочи.
— Лучше быть заикой, чем мертвецом, — мрачно сказал комиссар, заставив и меня задуматься о важности и серьезности предстоящей операции.
А ведь я еще не знал, в чем она заключалась.
Мы проехали мимо Управления и понеслись в сторону Кирии.
— Твой водитель заснул за рулем, — заметил я.
— Мы едем в Генеральный штаб, — сказал Бутлер, не настроенный вести лишние разговоры.
Я ни разу не был в здании Генерального штаба и притих, чтобы раздраженный Бутлер не высадил меня посреди дороги.
Меня долго не желали пропускать часовые, и Роману, судя по всему, пришлось привести в действие весь свой авторитет. В результате оказалось, что, поскольку совершаемое сейчас преступление имеет историческое значение для государства, при его раскрытии непременно должен присутствовать историк, способный… И так далее.
На часах было 2 часа 11 минут, когда мы с Романом вошли в кабинет начальника Генерального штаба генерал-майора Рони Кахалани. По-моему, здесь собрались руководители всех родов войск, включая войска тыла. Момент был явно исторический, хотя я еще и не понимал, в чем он заключается.
— Если мы немедленно не примем меры, — заявил Рони Кахалани, открывая заседание, — то война с Россией начнется в течение ближайших трех-четырех часов.
У меня отвисла челюсть.
Поскольку все, кроме меня, были уже в курсе событий, разбираться в ситуации мне пришлось, складывая мозаику из коротких реплик генералов. Роман тоже вертел головой из стороны в стороны, из чего следовало, что и его не успели полностью информировать.
Полгода назад из Москвы в Бен-Гурион прибыл на ПМЖ некий Аркадий Коршунов, еврей по матери, но по отцу и воспитанию человек сугубо русской ментальности. Документы у него были в полном порядке, а ментальность к теудат-оле не пришьешь. Более того. Пройдя в зал регистрации, новый оле немедленно спросил, где принимает представитель службы безопасности, и обратился к этому представителю с заявлением:
— Я российский шпион. Я был завербован Службой внешней разведки, когда решил репатриироваться. Мое задание — узнать и передать любую информацию, связанную с модернизацией израильского атомного вооружения. Отдаю себя в руки правосудия.
Вот поистине — слова достойного человека и патриота!
Естественно, шпиону не поверили на слово, а доказательств в виде крапленых карт или секретных передатчиков он представить не мог. Коршунова направили абсорбироваться в гостиницу «Рамада Ренессанс» в Иерусалиме, приставили к нему двух агентов и занялись проверкой.
Как ни странно, заявление подтвердилось: хакер из посольства Израиля в Москве взломал несколько списочных файлов в компьютере СВР и обнаружил материалы о вербовке «гражданина Коршунова А.П., подавшего документы на выезд в Израиль».
Убедившись, что Коршунов действительно тот, за кого себя выдает, служба безопасности выселила его из престижной гостиницы, пустив в самостоятельное плавание по волнам абсорбции. Естественно, что к тому моменту, когда Коршунов снял двухкомнатную квартиру в иерусалимском Рамоте, он уже был нацело перевербован.