Выбрать главу

В XIX веке пограничная таможенная служба в течение значительного времени оставалась основной организацией, контролировавшей выезд российских подданных за пределы страны и наличие у всех лиц, покидавших Россию, заграничного паспорта. На протяжении преобладающей части российской истории заграничный паспорт больше всего походил на «выездную визу»: обычно он был действительным лишь во время одной заграничной поездки, а по возвращении его владельца в Российскую империю, как правило, оставался у пограничной службы. Однако заграничный паспорт не был приложением к внутреннему паспорту и служил удостоверением личности для путешественника или эмигранта, так что по сути представлял собой нечто большее, чем виза. В начале XX века выдвигались смелые планы преобразования заграничного паспорта, предполагавшие объединение его функций с функциями паспорта внутреннего и изменение его назначения (из документа, разрешающего выезд из страны, заграничный паспорт должен был стать способом удостоверения личности, позволяющим властям устанавливать местонахождение и личность гражданина).

Попытки укрепить границу росли в геометрической прогрессии в военное время. Одна из первых серьезных попыток взять границу под контроль относится к эпохе наполеоновских войн. В 1809 году правительство озаботилось донесениями о многочисленных польских крестьянах и обедневших польских аристократах (шляхте), подданных российского императора, бежавших с целью найти убежище в сравнительно свободном Великом Герцогстве Варшавском, где они могли поступить на военную или гражданскую службу. Чтобы противостоять этому бегству, воспринимаемому как военная угроза, власти создали вооруженную пограничную службу, наделенную полным правом стрелять в поляков, пытающихся проскользнуть через границу. Основная проблема здесь была военная: эти поляки могли вступить в армию потенциального противника и одновременно лишить царя рекрутов. Мужчин годного для службы возраста, пойманных при попытке перехода границы, сразу зачисляли в российскую армию[81]. Впрочем, как бы ни была важна эта новая пограничная стража, она, по-видимому, всего лишь вносила незначительный элемент непредсказуемости в планы лиц, рассчитывавших эмигрировать. Для охраны границы протяженностью в сотни километров было выделено только два батальона.

Но по окончании военных действий военные продолжали играть существенную и все более важную роль в охране границ. К 1827 году численность пограничных войск достигла 3200 человек; в XIX веке она постоянно росла, составив к 1898 году 12 100 человек[82]. В результате способность государства охранять свои внешние границы и проверять потоки товаров и людей возросла. Пограничники все чаще привлекались к проверке документов российских подданных, покидающих страну, и к пресечению попыток незаконного (без соответствующих документов) пересечения границы. Равным образом они отвечали за проверку документов лиц, вступающих в границы империи, особенно стремясь помешать в этом бродягам.

И все же, хотя внимание к укреплению границ быстро росло, внешние границы Российской империи оставались сравнительно легко проницаемыми. На протяжении всего XIX века нелегально и дерзко действовавшие контрабандисты организовывали масштабные операции, подкупая пограничников и местные власти. В 1830-х годах произошло даже несколько перестрелок и полномасштабных сражений между контрабандистами и пограничными войсками.

До 1860-х годов одной из основных задач простейших институтов укрепления границы было удержание крепостных внутри страны. Однако на практике внешние границы были для этого гораздо менее важны, чем контроль за перемещениями населения на местах. Фактически паспорт (документ, в современных государствах удостоверяющий статус гражданина и сообщающий миру, что государство поддерживает право данного человека – владельца паспорта – путешествовать) был введен в России в 1719 году как средство ограничить перемещение населения определенным расстоянием от места проживания и тем самым остановить дезертиров из армии и крепостных, бегущих от помещиков[83]. В этом смысле российский внутренний паспорт выполнял функцию, противоположную функции загранпаспорта, привязывая людей к местам их проживания, а не позволяя пересекать государственные границы.

Но как обстояло дело с дворянами и другими привилегированными группами? Здесь в официальной политике существовало неустойчивое равновесие между двумя противоположными мотивами. Петр Великий знаменит тем, что разрушил традиционную враждебность московитов к зарубежным путешествиям привилегированных лиц, поощряя российских дворян и купцов совершать заграничные поездки с образовательной целью – это стало частью его всесторонней программы модернизации[84]. Но власти оставались весьма подозрительными и заботились о том, чтобы подданные не были политически или морально «развращены» такими путешествиями. Ежегодные доклады Министерства иностранных дел и Третьего отделения Императорской канцелярии включали специальные разделы, часто содержавшие характеристику «морального климата» в различных европейских странах. Во время Великой французской революции Екатерина II и Павел I так резко ограничили зарубежные поездки российской знати, что они практически оказались полностью запрещены. Войны также приводили к резкому сокращению числа заграничных путешествий. Даже в мирное время власти с осторожностью относились к таким странам, как Франция, и часто отвечали отказом на прошения российских студентов о выдаче заграничного паспорта для обучения за рубежом, поскольку считалось, что зарубежный моральный климат мог оказаться вреден для российской молодежи[85].

вернуться

81

РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 1. Д. 2097 (Дело о массовом побеге крестьян-шляхтичей из Каменец-Подольской губернии в Австрию и Польшу, 1809–1810).

вернуться

82

Чернушевич М. П. Материалы к истории пограничной стражи. Служба в мирное время. С. 46, 51.

вернуться

83

О паспортах русских подданных в России ([СПб.], 1860); Чернуха В. Г. Паспорт в России.

вернуться

84

Богословский М. М., Лебедев В. И. Петр Первый: материалы для биографии. The Hague: Mouton, 1941. Т. II: Первое заграничное путешествие.

вернуться

85

ГАРФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 4. Папка 4 (1839). Л. 49.