Уже в ноябре 1919 г. в Кирсановском уезде был создан уездный ревком и формировались силы для борьбы с Антоновым[1414]. В январе 1920 г. уезд был объявлен на военном положении[1415]. В Козловском уезде в 1919 г. везде были разгромлены совхозы и волостные исполкомы, за исключением нескольких волостей его юго-западной части. 15-20 февраля 1920 г. началось движение крупных сил антоновцев с двух сторон уезда — с северо-востока и юго-востока. С 18 по 23 февраля крестьянскими отрядами ликвидируются волостные Советы в десяти волостях, граничащих с Тамбовским и Моршанским уездами, где сельские Советы сами прекратили свою деятельность. В марте были сожжены здания Советов, строения совхозов, ссыпные пункты и пр. еще в пяти волостях. В апреле, отступая из Тамбовского уезда, антоновцы еще раз пронеслись по Козловскому уезду, сжигая дома, убивая председателей Советов. На этот раз было уничтожено семь волостных Советов в северо-западной части уезда, сожжены лесопильные заводы, совхозы, захвачены станции Хоботово, Бригадирское, Кочетовка. В мае были вторично произведены погромы в Васильевской волости, в третий раз — в Глазковской и др. У крестьян было взято 50% лошадей[1416]. В середине мая 1920 г. в девяти волостях уезда создалось полное безвластие, в 17 работа была “ниже нормальной”[1417]. В январе-феврале движение повстанцев развивается в Инжавинском районе Кирсановского уезда[1418], где все мужчины ушли в армию Антонова[1419]. Сельские сходы создавали новые органы власти — Союзы трудового крестьянства.
В мае 1920 г. VI губернский съезд Советов отмечал “бандитизм” в губернии, еще не видя и не понимая истоков и глубины движения[1420]. Руководство губернии долго не могло вникнуть в сущность “бандитизма”, убаюкивая себя и Центр радужными отчетами. Так, в конце декабря 1919 г. зав. губернским отделом управления Н.М. Немцов докладывал в НКВД: “В настоящее время общее положение во всех отношениях можно считать вполне устойчивым и удовлетворительным. С политической стороны губерния... должна быть отнесена к числу губерний, где советская власть прочно укрепилась и преимущества этой власти трудящихся перед другими формами государственного управления вполне осознаны населением”[1421]. А в феврале 1920 г. он уже признавал, что волостные и сельские Советы “до сих пор не очищены от кулацкого элемента”[1422]. Руководство губернии еще долго все трудности сводило только к неопределенному влиянию кулаков и эсеров, признавая тем самым слабое коммунистическое влияние на деревню, отрыв власти от крестьянских масс.
Но причины массового крестьянского сопротивления коренились в разрушительных свойствах продовольственной разверстки, ее непомерности и ничем не ограниченном, поощряемом сверху насилии при ее взимании, в крупных и мелких злоупотреблениях продработников.
К 20 октября 1919 г. в губернии было заготовлено всего 100 тыс. пудов хлеба[1423]. Вместо того, чтобы вникнуть в суть дела, нарком продовольствия А.Д. Цюрупа потребовал не только собрать разверстку, но и вернуть хлеб, разграбленный во время набега Мамонтова[1424]. 16 октября он предупреждает, что за несдачу 15 ноября 1919 г. 30% нормы “придется приступить [к] карательной реквизиции всех ста процентов разверстки, чего как [по] политическим причинам, так [и за] недостаточностью сил желательно избежать”[1425]. Опытный продработник, член коллегии Наркомпрода Д.Е. Гольман, хорошо знавший ресурсы губернии и находившийся там в это время, полагал, что получить можно не более 3,5-5 млн пудов хлеба[1426]. Товарообмен результатов не дал. Оставался один способ извлечения хлеба — реквизиция. Гольман предупреждал, что крестьяне мирятся только с теми реквизициями, которые проводятся согласно декретам, а не носят форму грабежа[1427].
Однако для нового губернского комиссара по продовольствию молодого коммуниста Я.Г. Гольдина, недавно присланного из Москвы, взыскать 27 млн пудов разверстки казалось легким делом. Все надежды он возлагал на применение силы. Продовольственный вопрос, говорил он на V губернском съезде Советов 17 ноября 1919 г., есть исключительно вопрос силы[1428]. “Без силы мы ничего не возьмем. Но этого мало. Перед нами вопрос, как применять силу и как действовать”[1429]. Гольдин был готов ко всему. “Взять хлеб силой и железом” — стало его девизом[1430].