«Все сии диссертации не токмо хороши, но и весьма превосходны, ибо он пишет о материях физических и химических весьма нужных, которых поныне не знали и истолковать не могли самые остроумные люди, что он учинил с таким успехом… Я совершенно уверен в справедливости его изъяснений. Желать должно, чтобы и другие академии в состоянии были произвести такие откровения, какие показал Ломоносов».
Академия наук обрела, наконец, президента — место это пустовало. Отныне руководить ею поручалось восемнадцатилетнему графу Кириллу Разумовскому. Он был младшим братом Алексея Разумовского, мужа императрицы, обвенчанного с ней, когда Елизавета еще жила вдали от двора. Простые хуторяне, братья Разумовские отличались пригожими лицами и высоким ростом. Алексей, кроме того, обладал красивым голосом. Его взяли в придворную капеллу, где он и приглянулся Елизавете. Так началась его баснословная карьера, посыпались почести, деньги…
Алексей «вывел в люди» и младшего брата. Деревенского парня нарядили по последней моде, приставили к нему учителей, а затем под присмотром расторопного адъюнкта Теплова отправили за границу. Быстро пообтесавшись, юный президент академии готовился принять бразды правления.
Как и императрица, Кирилл Разумовский поначалу пытался вникать в дела. В конференц-зале и коридорах академии он не раз видел рослую, крепкую фигуру Ломоносова. Михаил Васильевич часто выступал на конференциях. Едва ли не по всем вопросам науки находил он мудрое и меткое суждение. Его необыкновенная энергия удивляла Разумовского. Дошли до президента и настойчивые требования Ломоносова разрешить ему выступать с публичными лекциями по экспериментальной физике. Такого на Руси еще не бывало. Любопытства ради Разумовский разрешил.
20 июня 1746 года в конференц-зале академии чтение состоялось. О событии этом сообщили «Санкт-Петербургские ведомости». То было первое в истории России публичное чтение, да еще на русском языке.
Летним полднем к широко раскинувшемуся, увенчанному башенкой зданию на Неве подъезжали кареты петербургской знати. Академики, все, как один, в парадных кафтанах и париках, услужливо кланяясь, провожали высоких гостей — дам и господ — по лестнице на второй этаж, в кунсткамеру. Гости косились на чучела диковинных зверей, на банки с уродцами.
Но вот в кресло переднего ряда уселся юный, но уже начинающий тучнеть красавец, президент академии наук граф Кирилл Разумовский. Шум разом уменьшился, говор перешел в шепот, и все смолкло. Тотчас из боковой комнаты вышел Ломоносов со стеклянным колпаком в руках. За ним следовал служитель с каким-то непонятным прибором. Странные предметы были поставлены на стол. «Будут, наверно, показывать фокусы», — подумали многие.
Михаил Васильевич давно готовился к этой минуте. Он спокойно обвел глазами публику и, как бы приглашая обратить ее внимание на сияющий за окнами летний день, начал:
— Лицезреть натуру, когда она соков земных преисполнена, — есть дух восхищающее зрелище. Сколь же сладостно ожидать плодов от сей натуры, награждающей труд земледельца и поселянина.
Начало речи понравилось. К чему, однако, клонит оратор?
— Но все сии блаженства могут быть несравненно приумножены…
Ломоносов нарочно оборвал фразу. Быть может, он вспомнил Спасские Школы и Крайского, как тот учил ораторскому искусству. Михаил Васильевич в самом деле уловил на многих лицах напряженное ожидание: как же можно увеличить дары лета? Поливать огород чаще, что ли? И он раздельно и четко повторил первую половину фразы, соединив ее со второй, прозвучавшей непривычно:
— Но все сии блаженства могут быть приумножены… ежели познать внутренние свойства материй, нас окружающих.
Слушатели переглянулись. Разве можно познать то, что сокрыто? А тем временем человек с широким русским лицом спокойно и неторопливо говорил:
— Источник сего познания — наука, физикой прозываемая. Причины же и свойства явлений натуральных основаны на опытах. Ведомо ли высокочтимым дамам и господам, что воздух имеет вес? Я могу это доказать.
Разумовский слушал с нескрываемым любопытством. Но не все ему было понятно. На лице его промелькнула досада. Шумахер и его друзья — адъюнкт Теплов и ученый библиотекарь Тауберт — переглянулись со злорадством.
Ломоносов ничего не замечал. Да и какое ему сейчас дело дс Шумахера и его компании!
Михаил Васильевич положил под стеклянный колпак пустой бараний пузырь. Потом выходную трубку колпака соединил с поршневым насосом и стал вращать колесо, приводившее поршень в движение.
— Выкачиваем из колпака воздух, — пояснил он. — Теперь следите за бараньим пузырем.
Пузырь стал, к удивлению зрителей, надуваться, превращаться в шар и, наконец, заполнил почти все пространство под колпаком.
Некоторые зрители даже привстали, чтобы лучше видеть. На них зашипели сидящие сзади.
Ломоносов приказал служителю унести приборы, дабы они не отвлекали внимания. И приступил к заключению:
— Итак, господа, что же произошло и какой вывод из сего следует?
В зале стояла тишина, даже дамы прекратили шептаться.
— Когда я выкачал воздух, он перестал давить на пузырь, и потому малое количество его, которое было в пузыре, стало шириться, расти. Итак, мой опыт сразу два закона явил. Первый: воздух имеет вес, иначе на пузырь не давил бы. И второй закон: воздух расширяется и упругость имеет, ибо пузырь, вы сами видели, наполнился и округл стал.
Юный президент был озадачен и, как школяр из Спасских Школ, приоткрыл пухлый рот. Как все просто! Вскочил и подбежал к Ломоносову. Физиономии Шумахера и его сподручных вытянулись. Л Разумовский хлопал Ломоносова по плечам, забыв всю светскость, с таким трудом воспитанную Тепловым в заграничных вояжах. Возле Ломоносова тотчас же образовался кружок придворных, хваливших его на все лады. Поодаль стояли офицеры шляхетного корпуса и высшие морские чины. При свите Разумовского они не решались подойти ближе, но на лицах их светился восторг.
Профессора вели себя по-разному. Рихман, улыбаясь, кивал Ломоносову продолговатой головой. Миллер сидел в задумчивости, а пять-шесть стариков, обычно надменных и никого не замечавших, сейчас возбужденно переговаривались по-немецки.
Дамы откровенно скучали и с неудовольствием ожидали толпившихся вокруг Ломоносова кавалеров. С той минуты, как на стол были поставлены колпак и насос, они ждали необыкновенных фокусов, вроде тех, что показывали заезжие иллюзионисты. И такое разочарование!
Лишь одна с сияющим лицом робко стояла у стены. Но именно к ней и подошел Ломоносов, когда ему удалось выбраться из круга.
— Позвольте представить вам, ваше сиятельство, мою жену, — сказал он Разумовскому, покровительственно взявшему его под руку.
Лиза покраснела и поклонилась.
Лиза была довольна. Она еще плохо понимала по-русски. Но видела, как Ломоносова после лекции окружили влиятельные вельможи, как поздравлял его Разумовский, и поняла: муж наконец-то получил признание!
Чувствовал себя счастливым и Ломоносов. И хотя следующие лекции откладывались из-за дворцовых праздников, начало было положено. Никто еще не ставил публично подобных «експериментов». Как огонь по шнуру побежит об этом весточка. А это значит, что непременно найдутся люди, которые захотят увидеть еще и другие опыты, постичь иные законы. Они придут к нему!
В августе 1747 года Ломоносов переселился в более просторную квартиру. Правда, находилась она в том же старом доме. Но в ней было пять покоев. Потолки и полы ветхие, зато в каждой комнате изразцовая голландская печь, стены обиты красными и зелеными шпалерами[42].
Вскоре во дворе дома началась постройка долгожданной химической лаборатории. Бесконечно обивал Михаил Васильевич пороги разных ведомств и, уговаривая, убеждая, отпускал порой горькие шутки:
— Какой же я профессор химии? Я без лаборатории, что астроном без обсерватории!
Строительство подвигалось, как тогда говорили, «с превеликим скрыпом».
Только шесть с половиной сажен в длину, пять в ширину и менее семи в высоту занимало здание первой химической лаборатории в России. Всего одна комната и была в ней. Но мал золотник, да дорог!