— Сим объявляю, что усилия наши даром не пропали. Морская российских флотов комиссия признала «обретение Севере Восточного морского пути желательным». Для снаряжения нашей экспедиции отпущено двадцать тысяч рублей. Чичагов Василий его императорского величества указом начальником экспедиции назначен, а вы, Николай Панов и Василий Бабаев, — помощниками его. И закладывают в Архангельске суда: «Чичагов» — девяносто футов длины, «Панов» и «Бабаев» — по восемьдесят два фута. Ура!
За шкафом кто-то с шумом открыл бутылку. Служитель академический вынес поднос с четырьмя бокалами, полными искристого вина. Выпили за успех задуманного предприятия.
— Экспедиция наша секретной считается, — сказал Ломоносов, обнимая на прощание каждого. — Ее приказано называть «Экспедицией о возобновлении китовых и других звериных и рыбных промыслов». О ней ни слова — ни свату, ни брату! Помимо матросов, на каждый корабль наймете десять человек поморов из Архангельска и Мезени. Зовут их у нас в Холмогорах торосовщиками, потому что для ловли тюленей ходят они на торосы. Народ привычный ко всему, бывали и в зимовьях и заносах. Такие и сами не пропадут и других выручат. Ну, а ежели судну приключится несчастье от шторма или какой другой причины, то, видя неизбежную погибель, бросайте в море журналы, закупоренные в бочках. А бочки на тот случай иметь готовые, с железными обручами, заколоченные и засмоленные. И объявите по кораблю всем: ежели кто в сем путешествии от тяжких трудов, от несчастия или болезни умрет, жене до замужества и детям малым будут давать прежнее жалованье. Да хранит вас священный флаг российского флота!
Был март 1765 года. На троне восседала уже новая императрица — Екатерина Вторая.
Эпилог
Михаил Васильевич еще раз потрогал дверь академической канцелярии; заперта! Опять Разумовский опаздывает, а уже десятый час. Покойный же Шумахер приходил точно.
Да, все меняется. Умер даже Шумахер, а казалось, износу ему нет. Президентом академии по-прежнему числился Разумовский, не слишком ретивый в делах и прежде, а теперь и вовсе обленившийся. Ему, знать, хочется, чтобы и Ломоносов был попрохладнее.
А он не угомонился, нет! И не угомонится до самого смертного часа, который, видно, недалек… Ни перед кем не будет гнуть шею! И с удовольствием вспоминает, как писал своему покровителю Шувалову, желавшему потешиться его литературной схваткой с Сумароковым:
«Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого господа бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет».
Когда же Шувалов, раздраженный бесконечными ходатайствами в пользу наук, пригрозил отставить его от академии, Михаил Васильевич сказал ему резко:
— Нет! Разве академию от меня отставят!
Академию от него, конечно, отставить не смогли. Не сумели оторвать и от Московского университета, а пытались. Не пригласили даже на открытие, а ведь это он множество раз внушал Шувалову и самой Елизавете, как необходим университет в исконно русском городе, в самом центре России, рядом со Славяно-греко-латинской академией. Ему не удалось быть на открытии, но его молодые друзья, московские ученые, рассказывали, что имя Ломоносова было на устах всех ораторов.
Люто ненавидят его теперешние правители академические — Тауберт и Теплов. Они пригрели приехавшего из Германии некоего Шлецера, и тот, без году неделя пробыв в России и языка не освоив, претендует на звание историографа! Мало того, хотел удрать на родину, прихватив с собой бумаги исторического архива. А там небось издал бы, превратно толкуя их в духе норманской теории покровителя своего Миллера.
Ну, уж этого он допустить не мог. Забил в набатный колокол! Тауберту пришлось ехать к навострившему лыжи Шлецеру изымать бумаги, чтобы тайно водворить их на место. А после президент обвинил его, Ломоносова: мол, наводишь на всех напраслину. Клеветник, мол, ты! Никто, дескать, архив увозить не собирался. Вот негодяи! Сколько жизни унесли! Но нет, все равно потачки он им не даст, хотя и заграбастали они в свои руки Академию Российскую!
Михаил Васильевич с горечью вспоминает тот день, когда пронеслась весть о смерти императрицы Елизаветы и воцарении Петра Третьего. Новый царь тотчас же подписал мир с Пруссией. И вот по улицам Петербурга проехал высохший надменный Бирон. Ястребиным взглядом пожирал все вокруг Миних; ехали и ехали другие, уже позабытые опостылевшие лица. А невдалеке под командой прусских офицеров, задыхаясь, неловко маршировали вчерашние вельможи — Шуваловы Разумовские, Воронцовы…
Правда, вскоре все изменилось. Верховодить начали те, кто расправился с полоумным царем. Шувалову и графу Воронцову предложили отдохнуть в чужих краях. Один президент Разумовский остался, как и был, в кругу Тауберта. Теплова, Миллера и им подобных, и предоволен.
Вступившая на русский престол Екатерина Вторая пыталась было и его, Ломоносова, члена Санкт-Петербургской, Шведской и Болонской академий, отпра вить на пенсию с половинным окладом и званием статского советника. Он не подписал приказ об отставке и уехал к себе в Усть-Рудицу. Впрочем, Екатерина опамятовалась и приказ разорвала. Теперь он осыпан запоздалыми почестями, но дела академические от него отстранены, и вот за малой бумагой вновь приходится ехать к Разумовскому.
Михаил Васильевич выходит на набережную Невы. День разгорается. По реке одна за другой проплывают громоздкие баржи с разными товарами. Богатеет Россия!
Лет тридцать назад, когда впервые попал он в Петербург, еще вон там тянулись пустыри. Давно уже нет этих неприютных, пустынных мест. Стройно и гордо высятся дворцы и храмы. Сказочный город на Неве, начатый Петром Великим, вырос, широко расправил крылья, стал неповторимо прекрасен.
И подобно тому, как будет строиться, процветать Санкт-Петербург, станет расти и шириться его, Ломоносова, дело.
Дальние воды бороздят корабли России, и в подзорные трубы вглядываются капитаны, воспитанные его книгами о морях и океанах.
В тиши химических лабораторий ученые совершают новые открытия, опираясь на его законы.
Это он призывал:
Это он славил новизну открытия, непобедимую волю человека, врывающегося в темные дебри неизвестности, шагающего наперекор стихиям:
Во всех этих делах и свершениях есть его мысль, воля и труд. Да процветут науки — залог благосостояния страны и народа!
И Михаил Васильевич мысленно обращается к юношам, что заполняют аудитории основанного им Московского университета, ко всем смелым и пытливым:
INFO
Осокин В. Н. Российскою землей рожденный (Ломоносов)
М.: Молодая гвардия, 1971 — 160 с.: ил. — (Пионер — значит первый Вып. 24).
Осокин Василий Николаевич.
РОССИЙСКОЮ ЗЕМЛЕЙ РОЖДЕННЫЙ
Ист. повесть о М. Ломоносове. М., «Молодая гвардия». 1971.