Обед исключителен. Повар Россини, который брал уроки у кулинара в доме Ротшильда, просто гений. Жаль только, что там он научился также не обращать внимания на расходы. Мадам Олимпия содрогается всякий раз, когда этот мастер кастрюль представляет ей счёт. Но он нравится Россини... И обед исключителен.
— А вино, разве плохое вино? Что вы скажете о нём? — спрашивает маэстро.
— У тебя, наверное, очень хорошее, — хитро щурится Карафа, — не случайно только ты пьёшь его.
— Не потому, что оно лучше, мой дорогой придворный, а потому, что оно легче. А у тебя, хоть ты из княжеской семьи, вкусы, как у завсегдатая кабачка...
— У меня?
— У тебя, Карафа. Тебе оно показалось бы обыкновенной водой!
— Я обожаю воду! — восклицает Доре.
— Не знал.
— Когда она запечатана в бутылке вроде той, что вы велите подавать только себе, многоуважаемый маэстро, а мы довольствуемся разбавленным вином...
— ...подкрашенной водичкой.
— ...сиропчиком.
— Ого! — восклицает Россини, задержав в воздухе вилку. — Это заговор?
— Требование общественности! — решается провозгласить мэр, подстрекаемый Доре.
— И если нам не подадут то же вино, какое наливают тебе, — наступает Карафа, — мы больше не будем у тебя обедать...
— Вот нежданная радость! — напевает Россини.
— Минуточку, дай закончить. Мы больше не будем у тебя обедать по вторникам, четвергам и субботам, а будем приходить только в остальные дни недели!
— Спасите! — с деланным комизмом вздыхает мадам Олимпия.
И Россини, обращаясь к Карафе, замечает:
— Я понимаю — ты спутал мой дом с приютом для голодающих музыкантов. Ты всё никак не можешь понять, что находишься в гостях у самого декорированного человека в мире.
— Ты хочешь сказать — имеющего больше всех наград[102]. У тебя тридцать семь орденов.
— Тридцать восемь. Потому что на днях Виктор Эммануил II сделал меня кавалером большого креста...
— Ура! Ура!
— Подождите, это ещё не полный титул... Кавалером большого креста итальянской короны.
— Наши поздравления!
— Виктору Эммануилу или мне?
— Ладно уж — обоим.
— Но я тотчас же отомстил, написав музыку для военного оркестра.
— Из какой своей старой оперы ты стянул её? — но унимается Карафа.
— Нет, она абсолютно оригинальная. Называется «Корона Италии, фанфары для духового оркестра».
— Это, конечно, шедевр! — с искренним восторгом восклицает Нильссон.
— Конечно, конечно, мой дорогой соловушка, — подтверждает Россини, — в семьдесят шесть лет пишут только шедевры.
Шутят, едят, пьют, смеются. В другом зале начинают собираться гости, приглашённые на концерт, — «гости второй смены», как называет их Россини.
В этот вечер ожидается прекрасная программа — три знаменитости, уж не говоря о самой большой — о хозяине дома, — Мария Альбони, Нильссон, Форе. Альбони покорила слушателей, исполнив последнее сочинение маэстро, Форе спел изящные песни, Нильссон — сентиментальные арии Севера.
А дальше... маэстро дарит гостям поистине бесценный подарок. Ко всеобщему удивлению, он встаёт, подходит к роялю и с комичным поклоном, изображающим робость дебютанта, садится за него и, аккомпанируя себе, поёт недавно сочинённую элегию «Прощание с жизнью». Грусть воспоминаний, печаль, тоска по солнцу, свету, теплу, краскам... Резкий аккорд — и звучит одинокая нота, словно вырванная у рояля, как лепесток у цветка, Элегия окончена.
Все взгрустнули. Маэстро тоже некоторое время недвижно сидит за клавиатурой, как бы продолжая слушать отзвук последней ноты. О чём он думает? С такой печалью... Прощание с жизнью...
И не знает маэстро, и никто не знает, что это его последний концерт.
Прощание с жизнью...
* * *
Зима обрушивается неожиданно, словно вырвавшись из западни. Внезапно резко похолодало. Дожди, туманы, дни стали короткие, хмурые, воздух подернут мутной пеленой.
Надо скорее уезжать в город, выбираться из Пасси, нужно возвращаться в Париж. Однако маэстро не может уехать сразу же. Зима застала его врасплох. Он простудился, опять начался бронхит, появились и признаки невроза, беспокоившего в последние годы: жмёт сердце, одышка, бессонница. Он вынужден лечь в постель.
— Это серьёзно? Я поправлюсь? — с тревогой спрашивает он врачей.
— Конечно, поправитесь, маэстро. Надо немного поберечься и полечиться.
Однако в ходе лечения врачи обнаруживают, что болезнь осложнена неожиданным открытием — фистула в кишечнике. Необходима операция, но больной сильно ослаблен, и её нельзя делать сразу.
102
Каламбур построен на слове decorazione, имеющем несколько значений: убранство, декорация, орден, награждение.