— И всё же я бы предпочёл тёплую постель.
— Ох, как же вы правы! — с загадочной улыбкой вздыхает маркиза.
Маэстро благодарит певцов, пожимает руки солистам, обнимает примадонн.
— Молодец, ты просто молодчина, ты пела, как соловей. Твоё сопрано такая же редкость, как голубой бриллиант. Я не забуду тебя, когда примусь за новую оперу... А ты, дорогая контральто? Бесподобна, ты была бесподобна. Кто может сравниться с тобой? Твоё контральто такая же редкость, как зелёная голубка... А где тенор? Ты пел феноменально, поверь мне. А бас-комик, какой рай...
— Маэстро, вас просит импресарио.
— Иду. Какой райский голос!.. А ты? Блистательно.
Импресарио хотел бы пригласить его и на весенний сезон. Молодой знаменитый маэстро не уверен.
— Кто знает? Может быть... Я не говорю «нет», но... Сколько?
— Ещё пятьсот, устраивает?
— Ах нет, мой дорогой, до весны я напишу ещё две оперы и стану ещё более знаменитым.
— Шестьсот.
— Посмотрим. Мне предлагают и семьсот.
— Но и я дам столько же.
— И восемьсот.
— При условии, что вы напишете для меня новую оперу.
— Ох, ох!
— Одноактную, всего лишь одноактную!
— Так вы говорили — девятьсот?
— Восемьсот.
— Девятьсот? Посмотрим.
Чао, чао... Пожатия рук... Прошу тебя... Непременно... Не забудь написать для меня партию...
Кучер в плаще-пелерине, в цилиндре, с пышными усами хлещет лошадей. Нужно возвращаться на почтовую станцию, хозяин и так из уважения к маэстро задержал отправление кареты, и остальные пассажиры с нетерпением ждут его. Но, проехав сто метров, маэстро выглядывает в окно и трогает кучера за рукав.
— Эй, ты что это? Я же никуда не уезжаю, ты что с ума сошёл! На, держи лиру и гони по проспекту до самого моста, высадишь меня там, а потом катись куда хочешь.
— До моста? Что у дворца маркиза?..
— Пусть это тебя не заботит. Ну, приехали, стой! Скажи хозяину, чтобы оставил мне место в дилижансе, который уходит завтра в шесть утра.
* * *
В шесть утра ещё темно, стоит туман, и полусонные пассажиры, пошатываясь, усаживаются в дилижансе.
Карета переполнена. Лица людей не рассмотреть, холодно. Вот кругленькая модисточка с девочкой, у которой на лице одни глаза. Двое-трое мужчин. Остальные женщины, похоже, немолодые. Что делают они в дилижансе? Куда едут? Один из пассажиров, наверное, нотариус, заводит разговор об опере, что давалась вчера вечером в театре. Другие, потуже закутавшись в плащи, слушают.
— Успех был огромный.
— Представляю, ведь музыка Россини.
— А вы что, не были в театре?
— Где там! Разве достанешь билет? Когда идут оперы других композиторов, можешь быть спокоен — театр полупустой. Но этот неистовый Россини — просто чародей какой-то, он собирает весь город!
— Великий композитор. Никто ещё никогда не писал такую музыку!
Пухленькая модисточка вздыхает:
— Я знаю наизусть многие его арии. Говорят, он к тому же очень красив!
— Это не имеет значения.
— Это вы так считаете! — возражает девочка, у которой на лице одни глаза.
— Я хотел сказать — это не имеет значения для искусства. Красив маэстро или некрасив, это неважно. Важно, что он пишет прекрасную музыку. А музыка Россини божественна.
Какой-то синьор, по самые глаза закутанный в табачного цвета плащ, вмешивается в разговор.
— Божественна? Да вы шутите! Что он такого великого написал?
— И вы ещё спрашиваете? — взрывается путешественник, наверное, нотариус. — Значит, вы совсем не знаете, что происходит в мире музыки. Он написал несколько шедевров, а ему немногим более двадцати лет.
— Ах, как же он, наверное, красив! — вздыхает модисточка.
— Возможно, — соглашается человек в плаще табачного цвета, бросая на неё испытующий взгляд, — но это ещё не означает, что он пишет шедевры. Мне, например, его музыка ничего не говорит.
Все возмущены, протестуют.
— Ничего не говорит?
— Но это же райская музыка!
— Да это же самый великий композитор на свете!
— Какой же он великий, если то и дело освистывают какую-нибудь его оперу! — не сдаётся человек в табачном плаще.
— Может быть. Только те же самые люди, что освистывают его на премьере, на следующем спектакле аплодируют ему. Россини — это чудо!
— Да какое там чудо! А его музыка? Адский грохот, оркестр заглушает голоса...
Это уже похоже на скандал — все возмущённо кричат.
— Как! Как вы смеете так говорить! Это же слава Италии! У маэстро в душе звучит та самая музыка, которую мы все носим в наших сердцах, но не умеем выразить, это маэстро, который поёт за всех нас! В его музыке есть всё. Мелодия...