Выбрать главу

Колосову потребовалось не менее получаса, для того чтобы перестроиться в крайний правый ряд и вклиниться в вереницу машин, ползущих по обочине. Наконец, появился долгожданный поворот направо. Свернув, микроавтобус набрал скорость, и в открытые окна хлынул поток воздуха, охлаждая путешественников.

– Фу-у, наконец-то. – Игорь подставил лицо набегающему потоку. – Хоть чуть-чуть попрохладнее. И, вообще, как ты можешь ездить без кондиционера?

– Баловство это, – ухмыльнулся Колосов, – от него только простуживаешься чаще. На улице – тридцать пять, а в салоне – восемнадцать. Набегаешься по жаре, разгоряченный, мокрый заскочил в машину, вот тут тебя и прохватило. Нет, мне с моим образом жизни кондиционер противопоказан. Это вам, начальникам, можно. Из кондиционированной квартиры в кондиционированный подъезд, оттуда – в кондиционированный автомобиль, потом – кондиционированный кабинет. Так можно в самую жару в пиджаке и галстуке ходить.

До Волоколамки доехали быстро, а там снова начались затруднения. Нет, безнадежно стоящей «пробки» не было, но движение было плотным, и скорость не превышала двадцати – тридцати километров в час. Пассажиры микроавтобуса, утомленные дорогой, молчали, слышалось только сытое урчание мотора. Каждый думал о своем.

«Как-будто ничего не случилось, просто большой дачный разъезд. Москвичи торопятся побыстрее покинуть раскаленный, пыльный, грязный город и поблаженствовать в ласковой прохладе своих дачных участков. А на самом деле мы присутствуем на последнем акте трагедии под названием „Гибель России“, – думал Колосов.

«Вроде бы все так здорово шло, перспективы открывались – аж дух захватывало, деньги, наконец, стали приличные появляться. И вдруг все рухнуло… Сколько продлится эта бодяга? Месяц, два, три, полгода? Неизвестно еще, удастся ли восстановить прежние позиции… Может быть, нужно было остаться вместе со всеми? И, вообще, остался ли в Москве кто-нибудь из наших, кроме несгибаемого мера? Понимает, старый, что он без Москвы – никто. Куда ж ему бежать от нее, родимой? И благоденствовать с нею и погибать тоже. Но ко мне это не относится. Эх, надо было еще в феврале, когда предлагали, перебираться в федеральное правительство. Должность показалась неперспективной. Сидел бы сейчас в Питере и в ус не дул. Что сделано, то сделано, чего уж теперь. Сейчас главное – суметь стать полезным для колосовского дружка. Ему потом, когда все это закончится, свои люди в Москве еще, ой как, понадобятся…» – Игорь выбросил в окно окурок и тут же закурил новую сигарету.

Марина же раз за разом прокручивала в голове свой план, в осуществлении которого столь значительная роль отводилась «солдатику». Главной чертой этого плана, кроме откровенно наглой бесстыжести, были напор и скорость, при которых у всех действующих лиц не оставалось времени на раздумья, могущие вызвать какие-либо сомнения в ее, Марининой, верности и добропорядочности. Но жизнь есть жизнь, она вносит во все наши планы свои коррективы. Дорога, на которую она отводила сорок минут, от силы час, в итоге займет, похоже, около пяти часов. «Какие сюрпризы меня еще ожидают? Но, чтобы ни случилось, надо успокоиться и взять себя в руки. Ну, что с тобой? Ты же никогда не была слабой истеричкой. Расслабься, бери пример с молодых людей». – Марина перевела взгляд на колосовских детей. Миша, развалившись в кресле, спал, а Вика читала, держа перед собой книгу в потертом синем кожаном переплете.

– Алданов… – Марина прочла надпись, сделанную золочеными буквами на обрезе. – Это тот самый Алданов, солист группы «Магаданский лесоповал»? Они классный шансон исполняют. Не слышала никогда? Зря. Обязательно послушай. Так он что, мемуары уже успел накатать?

– Да нет же. Этот Алданов жил сто лет назад. – Вика отложила книгу и, зажмурившись, потерла пальцами уставшие глаза. – Он писал о первой волне русской эмиграции.

– Ну, заумь какая. Скучища, наверное? И как ты только такое можешь читать?

– Это вы зря. Они очень похожи на нас или мы на них, не знаю, как правильнее.

– Только ты мне не «выкай». Договорились? Не настолько уж я старше тебя. И чем же мы на них похожи?

– Своей трусливой готовностью спасаться бегством. В каждом из нас, русских людей, изначально, с рождения сидит как бы вирус эмигрантства. Перед лицом катастрофы, случившейся в нашей стране, мы предпочитаем бежать, а не сражаться с нею.

– С кем? С катастрофой? Катастрофа – это проявление Божьего гнева, а с Богом сражаться бессмысленно, да и грешно.

– Все равно. Даже если считать революцию Божьим промыслом, выполняют его люди. А с людьми можно сражаться, и можно побеждать их. И, вообще, ничего в этой жизни не предопределено, все зависит от нас самих. Ведь если бы за генералом Корниловым в его знаменитый Ледовый поход последовало не четыре с половиной тысяч офицеров, а хотя бы сто тысяч, то от большевиков осталось бы только одно воспоминание. А ведь это был их прямой долг. И вся история человечества пошла бы по другому пути. Знаете…