Мужик встал с места.
— Ты пожрал ли? А то мне невестка вон — колбаски конской…
— Спасибо, сыт…
— Давай хоть чайку попьем. Ты пить так и не научился?
— Да какое там…
Родственники у Виктора Ивановича были татарами. Тестя зарезали за то, что выступил в мечети после пятничного намаза, проклиная ваххабизм и сепаратизм.
Чайник быстро зашипел, порская паром…
— Ты мне скажи, Вася… — сказал Виктор Иванович, разливая чай по старым, треснутым чашкам, — вот что за б…ство такое происходит? Почему люди не могут жить как люди, а? Чего всем надо?
— Да откуда мне знать.
— Я ведь старый человек. Совсем по-другому жили. А сейчас — как в войну…
— Почему как?
Чай был самодельный, терпкий, с листьями малины и смородины. Просто так уже никто не пил — дорого, да и просто нету. Горячее, вяжущее язык варево согревало заледеневшие на холодном ветру перемен души…
— Нет, а все-таки… — старый мент не мог успокоиться, — вот скажи мне, как так получается, а? Как ограбили — спасите, помогите! А как спокойно живут — взяточники, оборотни в погонах. Вот кому в голову пришло расформировать МВД, а?
— Ну, не расформировали же, а?
— Но ведь говорили, а? С трибун, б…, орали! Апологеты, нах! Знаешь, что было? Все углы, все блатные сориентировались разом. Комиссию письмами завалили. Мы как-то раз пришли все вместе, на разбирательство дела Поварницына. Пробили адреса, данные тех, кто жаловался, — все же углы синявые, в хлам засиженные, меньше двух ходок и нет ни у кого. Правильно, простым-то людям больше дела нет, кроме как на милицию жалобы писать, да? Я там тоже был. Богданов говорит этой мымре: «Вот, Степнюк Борис Иванович. Сто пятьдесят восьмая, часть третья, сто шестьдесят первая, часть вторая — мало вам?[10] А она смотрит глазами оловянными и говорит: «Так может быть, вы его специально и посадили!» Мразь…
Мент хлебнул чаю.
— А как резать стали — так опять к нам же.
— Это народ.
— Дурной у нас народ.
— Какой есть.
Зазвонил телефон. Виктор Иванович, не глядя, скинул трубку с рычага.
— Надолго к нам?
— Не знаю, как получится.
— Квартира-то твоя цела.
— Проверили, что ли?
— Ну да. Послал наряд.
— Благодарю.
— Да чего там…
Человек аккуратно поставил на стол стакан.
— Начальство у вас — кто и где?
Вечером, уже дома, человек заварил чай из своих, привезенных из Москвы запасов. Нашел и притащил несколько больших листов фанеры, заделал окна. Стекла, как ни странно, были, но так целее будут. Примостил растяжку на балконе… мало ли, а балкон — место уязвимое.
Чайник поспел быстро. Плеснул в чашку, бросил пакетик. В соседнюю миску раскрошил пачку «Ролтона», залил кипятком…
Сидел на темной, пронзительно пустой кухне допоздна, сжимая в обеих руках давно остывшую чашку. Ничего — ни крики на улице, ни треск автоматной очереди на Ижевске-Товарном, который сейчас был так же обычен, как раньше ночной гул поездов, не могли отвлечь его от невеселых мыслей, роившихся в голове, как стая ворон над помойкой…
Информация к размышлению
…Как много чепухи и мусора у вас в головах, уважаемые комментаторы. На дилетантском уровне пытаетесь решать судьбы народов. «Все гениальное просто». Татары просто хотят быть равными среди равных. И даже не в этой русской псевдофедерации. А на уровне ООН, где будет развеваться и флаг Татарстана. Не надо пытаться искать общие гены. Ценность народов не в их безликости и однообразии, а в яркой самобытности. Поверьте, мы с русскими очень разные на самом глубинном уровне. У нас совершенно другой менталитет, особая культура. Наше мировоззрение никогда не будет русским, а потому (уж извините) нас воротит от него. То, что излил, например, А. Халим на страницы своих книг (можно без преувеличения сказать), в головах миллионов татар. Нам нужно грамотно разойтись. Исторические процессы развиваются по законам, которые нельзя изменить. Любая империя рано или поздно приходит в упадок. Нужно готовить общественное мнение и готовить максимально безболезненный демонтаж этой империи. Наверное, многие в душе согласятся, что Татарстан в течение более четырехсот лет выстрадал свою независимость (как, впрочем, и многие республики). И тогда у нас будет основание и, самое главное, доверие друг к другу, чтобы объединиться, как независимые государства, по примеру Европы.