Мысль о том, что Совет был создан «в помощь» императрице, подтверждается многими документами. Указ от 8 февраля 1726 года мотивирует необходимость образования Совета тем, что Екатерина нуждается в постоянных советниках, которых не отвлекала бы от этих обязанностей текущая работа в центральных учреждениях. 2 марта 1726 года герцог Карл Фридрих представил на обсуждение Совета «Мнение не в указ о новом учрежденном тайном совете». В этом проекте регламента высшей правительственной инстанции мотив ее учреждения по сравнению с указом от 8 февраля уточнялся: «Оной токмо Е.в. ко облегчению в тяжком ея правительстве бремени служит».
Еще точнее эта мысль была выражена в указе от 1 января 1727 года: «Мы сей Совет учинили верховным и при боку нашем не для чего, инако только, дабы оный в сем тяжком бремени правительства во всех государственных делах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил»9.
Создание Совета было обусловлено не только слабостью Екатерины как государственного деятеля, но и общей раскладкой политических сил, которая требовала организационной консолидации ее сторонников. Еще в феврале 1725 года саксонский дипломат Лефорт писал, что позиции императрицы слабы и она «имеет много причин остерегаться (вероятно, недоброжелателей. — Е. А.) и сближаться с хорошими советниками». 1 мая он уже писал, что при дворе «поговаривают об учреждении тайного совета», куда должны войти герцог, Меншиков, Шафиров и Макаров. 3 мая французский посланник Кампредон также сообщает, что Шафиров войдет вместе с Меншиковым, Толстым и Макаровым в Совет, «где станут решаться самые важные дела». И хотя 19 мая он писал, что слухи об образовании Совета затихли, в его последующих донесениях (как и в сообщениях других дипломатов) часто встречаются упоминания о конфиденциальных совещаниях императрицы со своими советниками, среди которых мелькают имена П. А. Толстого, А. Д. Меншикова, герцога Голштинского, А. И. Остермана10.
Точно установить, кто был инициатором образования Совета, сейчас невозможно, но роль в этом Меншикова была, вероятно, значительна. В литературе до сих пор ведется спор: одни считают, что Совет был создан в противовес Меншикову, всевластие которого возбуждало зависть и недовольство многих вельмож, другие историки полагают, что Совет создан руками Меншикова как ширма для его господства. Ни та, ни другая сторона не располагает свидетельствами документов о роли Меншикова в этой истории. Но в нашем распоряжении есть данные, которые с подобной целью не использовались в науке. Речь идет о «Повседневных записках» Меншикова — журналах, в которых секретари его личной канцелярии пунктуально записывали домашние дела и встречи светлейшего.
Вот как фиксируют «Повседневные записки» времяпровождение Меншикова в течение двенадцати дней, предшествовавших образованию Совета, то есть с 28 января по 8 февраля 1726 года: 28 января — Меншикова посетил А. И. Остерман; 30 января — у Меншикова в гостях Д. М. Голицын, затем Остерман; 31 января — у Меншикова в гостях В. Л. Долгорукий; 4 февраля — снова прибыл Долгорукий, с которым у светлейшего была длительная беседа; 5 февраля — снова визит Долгорукого, после него прибыл Д. М. Голицын, который беседовал с хозяином два часа; 7 февраля — Александр Данилович не занят делами, «долго забавлялся в карты». И наконец, 8 февраля (день образования Совета) — Меншиков «поехал во дворец, где были господа сенаторы в столовой полати и в присутствии Е. и. в. имели консилиум (теперь мы знаем — о создании Совета. — Е. А.), в 7 часов вернулся…»11
Очевидно, что если бы Совет создавался вопреки желанию первого вельможи страны и тем более — с целью ограничить его власть, то светлейший должен был бы проявить максимум энергии, чтобы не допустить этого. Однако за те дни, которые мы рассмотрели, Меншиков не посетил императрицу ни разу, а за весь январь 1726 года он был у нее только один раз. Это симптоматично, ибо в сложных ситуациях он прежде всего прибегал к содействию легко поддающейся его влиянию Екатерины.
Но зато в эти же дни к Меншикову зачастили с визитами и беседами наедине лидеры двух аристократических кланов — Дмитрий Михайлович Голицын и Василий Лукич Долгорукий. Вполне возможно, что во дворце светлейшего за закрытыми дверями шел дележ мест в новом органе власти. Активным участником переговоров был и А. И. Остерман — человек влиятельный и к тому же пользовавшийся особым доверием Меншикова. В последние дни перед образованием Совета Остерман исчез из числа меншиковских гостей, а из первых журналов Совета мы узнаем, что Остерман болен. Как правило, болезни вице-канцлера резко «обострялись» в момент назревания важных политических перемен. Испанский посланник герцог де Лириа по этому поводу писал: «Остерман оказывается больным именно тогда, когда он занят серьезными делами и производит наибольшие интриги»12. Вполне возможно, что Остерман выжидал, опасаясь смуты.
Но ее не произошло. Меншиков контролировал ситуацию, и, вероятно, благодаря ему в Совет вошел сенатор Д. М. Голицын, ранее не принадлежавший к числу ближайших советников Екатерины, и — наоборот — не попал (страшно обиженный на это) генерал-прокурор Ягужинский. Появление в Совете Д. М. Голицына — факт примечательный: он как бы представлял родовитую оппозицию в высшем органе власти. Это и знак того, что Меншиков, думая о будущем, пытался найти общий язык со своими вчерашними врагами. Впрочем, эта явная уступка оппозиции не повлияла на общую расстановку сил — все остальные члены Совета принадлежали к лагерю Екатерины: президент Военной коллегии А. Д. Меншиков, президент Адмиралтейской коллегии Ф. М. Апраксин, канцлер Г. И. Головкин, вице-канцлер А. И. Остерман и, наконец, — головная боль светлейшего — Голштинский герцог Карл Фридрих, введенный в Совет по желанию самой императрицы.
Таким образом, можно утверждать, что создание Совета отнюдь не встретило сопротивления Меншикова, занявшего в нем центральное положение. Последующие события показали, что Совет не помешал светлейшему обделывать его сомнительные делишки, связанные с престолонаследием. Наоборот, новое учреждение было выгодно и Меншикову, и всем остальным сановникам Екатерины. Его решения были коллегиальны, утверждались императрицей, и значит, ни один из членов Совета не нес всей тяжести личной ответственности. И это было удобно всем — и Меншикову, и его оппонентам, и Екатерине.
По своему месту в системе власти и компетенциям Верховный тайный совет стал высшей правительственной инстанцией в виде узкого, подконтрольного самодержцу органа, состоявшего из доверенных лиц. Круг дел его не был ограничен — он являлся и высшей законосовещательной, и высшей судебной, и высшей распорядительной властью.
Совет не подменял Сената. Согласно «Мнению» герцога, Совет не должен был заниматься буквально всеми разнообразными государственными делами, как Сенат. У него особая цель — рассмотрение дел «вящей важности и о чем уставу и определения не имеется, или которые собственному Е.и.в. решению подлежат». Именно в том, что Совету были подведомственны в первую очередь дела, не подпадавшие под существующие законодательные нормы, и состояла специфика нового учреждения. В этом смысле он выполнял функцию Петра Великого, который мыслил себя в созданной им же бюрократической системе как законодателя, устанавливающего нормы для дел, не имевших законодательных прецедентов. Крайне важным было и то, что в Совете в узком кругу обсуждались острейшие государственные проблемы, не становясь предметом внимания широкой публики и не нанося тем самым ущерба престижу самодержавной власти. Кампредон точно уловил суть образования Совета: «Если это учреждение состоится, то оно будет полезно в отношении соблюдения тайны и быстроты исполнения»13.