В дневнике камер-юнкера Берхгольца особый интерес представляют страницы за ноябрь 1724 года. 9 ноября он записал: «Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Мопс, по возвращении своем домой, был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест…»
А вот запись следующего дня: «10-го. В 10 часов утра тайный советник Остерман без всякого предуведомления приехал к нам и пробыл полчаса наедине с его высочеством. Генерал-лейтенант Ягужинский открыто говорил у тайного советника Бассевича, что поутру Остерман приезжал объявить герцогу, что император наконец твердо решился покончить дело его высочества и что обручение должно свершиться в Катеринин день».
16 ноября Берхгольц заносит в дневник сообщение о казни Монса, а 18 ноября — о том, что «Остерман присылал к нам одного из своих чиновников за брачным контрактом. Его высочество показывал мне счет издержек на подарок, заказанный им для своей невесты. Издержки эти простирались до 10 000 талеров, но он не знал еще, которую из принцесс назначит ему император, старшую или вторую». И это была правда — Петр все не решался расстаться с любимой дочерью — возможной наследницей Анной: в черновике брачного контракта имя ее так и не упоминается, в соответствующих местах текста оставлены пропуски25.
20 ноября 1724 года камер-юнкер отмечает в дневнике: «Тело камергера Монса все еще лежало на эшафоте», а 22-го записывает: «Граф Остерман имел продолжительную беседу-конференцию с нашим герцогом в присутствии тайного советника Бассевича и посланника Штамкена. Они потребовали чернил и перьев, и вожделенный брачный контракт был наконец составлен окончательно. Сейчас видно по всему, что его высочеству (как мы все пламенно того желали) достанется несравненно прекрасная принцесса Анна».
И наконец, последняя запись: «24-го. В день тезоименитства императрицы совершилось торжественное обручение нашего герцога с императорской принцессой Анной» 26.
Этим же 24 ноября был датирован и брачный контракт, согласно которому Анна «отрекается… за себя, своих наследников, десцендентов и потомства мужеска и женска полу от всех прав, требований, дел и притязаний, какое бы они имя ни имели… на корону и Империум Всероссийский» и «она, ея наследники и десценденты от сего числа в вечныя времена весьма исключены суть и быть имеют» 27.
Историки обращают внимание только на эту статью договора, игнорируя секретный артикул, имеющий равную с ней юридическую силу и подписанный в тот же день. Он чрезвычайно важен, и его следует привести почти полностью: «Хотя пресветлейшая княгиня, государыня Анна, урожденная Цесаревна и великая княжна Всероссийская, в заключенном и договоренном сего дни супружественном договоре отрицалась и ренунцировала на все права, претензии и притязания так в деле наследия, так и во всем протчем на корону и Империю Всероссийскую и оная ренунция такожде от… герцога Шлезвиг-Голштинского апробована, принята, ратификована и подтверждена, однако ж Е.и.в. Всероссийский (то есть Петр I. — Е. Α.) чрез сие имянно выговорил и себе предоставил, что ежели он в какое ни на есть время заблагоизобретет и Е.в. угодно будет одного из урожденных Божеским благословением из сего супружества принцов к сукцессии (то есть наследству. — Е. А.) короны и Империи Всероссийской назначить и призвать, то Е.и.в. в том совершенную власть и мочь иметь будет и якоже и светлейший герцог, и его будущая пресветлейшая супруга чрез сие обязуются и обещают, что оные в том случае того от Е.и. в, таким образом назначенного и призванного принца и сына без всякого изъятия и отговорки и без всяких о том постановляемых кондиций Е.и. в-ву в совершенную и единую его диспозицию охотно и немедленно отдать и отпустить хотят» 28.
Внимательно вчитавшись в секретный пункт договора, мы увидим, что Петр оставляет за собой право взять в Россию сына Анны, с тем чтобы передать ему российский престол. Таким образом, секретный артикул перечеркивает содержание статьи договора в части, касающейся сыновей Анны и Карла Фридриха.
Что же все это означает в контексте событий ноября 1724 года?
Уличив жену в измене, Петр потерял к ней доверие, справедливо полагая, что после его смерти и восшествия на престол Екатерины I его детищем — империей будет управлять любой прощелыга, скакнувший в императрицыну постель. Об изменениях в дотоле теплых и доверительных отношениях супругов пишут многие наблюдатели. Так, Кампредон сообщал в ноябре 1724 года в Версаль, что царь стал подозрителен и суров, что он «все еще сильно взволнован тем, что даже среди его домашних и слуг есть изменники. Поговаривают о полной немилости князя Меншикова и генерал-майора Мамонова, который председательствовал на суде над Шафировым и которому царь доверял почти безусловно. Говорят также о царском секретаре Макарове (слух этот верен — в ноябре 1724 года Петр получил анонимный донос о грандиозных злоупотреблениях своего кабинет-секретаря. — Е. Α.), да и Е.в. царица тоже побаивается. Ее отношение к Монсу было известно всем, и хотя государыня всеми силами старается скрыть свое огорчение, но оно все же ясно видно и на лице, и обхождении ее. Все общество напряженно ждет, что с ней будет» 29.
Я веду к тому, что дело Монса и его последствия подозрительно тесно увязываются со стремительным заключением в это же время брачного русско-голштинского контракта. Можно предположить, что после уличения жены в измене Петр решил заново переиграть партию престолонаследия. Как? Давайте посмотрим донесение в Копенгаген датского посланника Вестфалена, человека весьма знающего, старожила иностранной колонии в Петербурге. По рассказу Вестфалена, Петр «написал завещание в пользу второй жены и детей ее. Между тем царица позволила слишком дружелюбные отношения с первым камергером своим Мопсом, который, действительно, принадлежал к самым красивым и изящным людям, когда-либо виденным мною. Отношения эти наконец зашли так далеко, что царь вынужден был подвергнуть Монса смертной казни и очень строго наказать всех участников этой интриги… В первом порыве гнева, вызванного этим событием, царь сжег свое завещание в пользу царицы, а смерть настигла его, когда он всего менее думал о ней, и он скончался, не распорядившись своим наследием» 30.
Мне кажется, что сведения датского посланника полностью укладываются в нашу версию развития событий. Но внесем уточнения: Петр думал о судьбе престола. Секретная статья русско-голштинского брачного контракта, неизвестная датчанину, говорит об этом: перед нами один из возможных вариантов решения проблемы наследника, вполне реальный выход из почти тупиковой ситуации.
Практика передачи наследства внуку через головы родителей нередка в истории. Например, в 1761 году — накануне смерти Елизаветы Петровны — великокняжеская семья Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны более всего боялась, что царица подпишет завещание в пользу любимого ею внука Павла. Позже сам Павел не без оснований опасался, что Екатерина II передаст престол внуку — цесаревичу Александру.