Итак, можно предположить, что до мая 1724 года существовало завещание Петра, скорее всего в пользу дочери Анны. Затем (если не врет Макаров) накануне коронации Екатерины это завещание было уничтожено и взамен, вероятно, появилось новое, где наследницей была названа Екатерина. В ноябре 1724 года, после ареста Монса (возможно, 10-го числа, когда Остерман внезапно появился у Голштинского герцога, или накануне), Петр в гневе на свою неверную жену-наследницу уничтожает это завещание, а спустя две недели, 24 ноября, подписывает брачный контракт, секретный артикул которого открывал дорогу к российскому престолу будущим сыновьям Анны. Нетрудно представить, что 52-летний Петр предполагал прожить еще несколько лет и надеялся дождаться рождения вожделенного внука (сына любимой дочери и ее симпатичного мужа), которого он мог бы призвать в Россию и сделать своим преемником. Однако смерть рассудила по-своему…
Но весьма примечательно, что впоследствии замысел Петра был абсолютно точно осуществлен. Все произошло по схеме, предусмотренной им в секретном артикуле брачного контракта: внук Петра, сын Анны Петровны и Карла Фридриха, родившийся 10 февраля 1728 года, Карл Петер Ульрих был в 1742 году вызван из Голштинии своей бездетной теткой императрицей Елизаветой и стал сначала наследником престола Петром Федоровичем, а затем императором Петром III.
Вернемся вновь к обстоятельствам смерти Петра Великого. Нельзя не вспомнить здесь о широко распространенной красивой легенде о том, что Петр накануне смерти приказал подать грифельную доску (или лист бумаги), успел начертать лишь два слова: «Отдайте все…» — и смерть вырвала грифель (перо) из ослабевших рук, а коснеющий язык уже был не силах передать склонившимся над постелью родственникам и вельможам имя преемника.
Впервые эта легенда увидела свет в «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера (1761–1763 гг.), а затем была тиражирована в других публикациях. Источником ее является рукопись под названием «Пояснения многим событиям, происшедшим в царствование Петра Великого, извлеченные из бумаг покойного Геннинга Фридерика де Бассевича».
Рукопись эта имеет свою историю. В 1750-е годы императрица Елизавета заказала Вольтеру историю царствования своего великого отца. Вольтер согласился, но выдвинул условие, чтобы русская сторона предоставила ему копии оригинальных исторических документов. Условие было принято, и ученые Петербургской Академии наук, в том числе Г. Ф. Миллер и М. В. Ломоносов, подобрали материалы и внесли поправки в собранные для Вольтера сведения. Тогда-то и была кем-то сделана выборка из записок умершего в 1749 году голштинского министра, которые он, судя по всему, писал в 1740-е годы. Переведенные на французский язык, все эти мемуары и документы, в том числе и «Пояснения…» Бассевича, были посланы в Ферне Вольтеру. После смерти Вольтера его библиотеку купила Екатерина II, и все пять томов рукописных материалов, известных в науке под названием «Записки для “Истории России“», вновь оказались в Петербурге и ныне хранятся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, оставаясь практически неизученными. Сами же «Пояснения…» позже были опубликованы в Германии и переведены на русский как «Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича».
По ряду признаков можно утверждать, что Вольтер широко использовал «Пояснения…» Бассевича в своей работе над «Историей Российской империи при Петре Великом». Откроем 3-й том рукописных «Записок для “Истории России”» на 183-й странице, где до сих пор есть закладка самого Вольтера, приклеенная церковной облаткой, и сравним текст рукописных «Пояснений… извлеченных из бумаг… Бассевича» с аналогичным фрагментом «Истории Российской империи…» Вольтера.
БАССЕВИЧ:
«Наконец, в один из тех часов, когда смерть, прежде чем поразить окончательно, имеет обыкновение дать своим жертвам еще раз вздохнуть напоследок, к императору вернулось сознание и он захотел писать, но его отяжелевшая рука выводила только неразборчивые буквы, из которых после его смерти удалось разобрать лишь первые слова: «Отдайте все…» Он сам заметил, что начертал неясные слова. Он велел позвать принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут, она пришла, но когда она показалась перед его постелью, дар речи и сознание покинули его и не возвратились более. В этом состоянии он, однако, прожил еще 36 часов».
ВОЛЬТЕР:
«Он ощущал жгучий жар, который постепенно перешел в непрерывную лихорадку. Он хотел что-то написать в один из перерывов, оставляемых ему страданием, но его рука выводила лишь неразборчивые буквы, из которых удалось понять лишь следующие слова по-русски: «Отдайте все…»
Он велел позвать принцессу Анну Петровну, которой хотел диктовать, но как только она показалась у его ложа, он лишился дара речи и впал в агонию, которая продолжалась шестнадцать часов».
Как видим, тексты очень близки, значащих расхождений совсем немного: Вольтер опустил слова: «после его смерти», добавил, что Петр писал «по-русски», и изменил продолжительность времени, которое оставалось еще прожить царю после этой сцены. К этим расхождениям вернемся позже, теперь же отметим, что не все, подобно Вольтеру, берут на веру указанный отрывок из «Пояснений…» Бассевича. Так, Н. И. Павленко в своей фундаментальной монографии «Петр Великий» пишет, что эпизод со словами «Отдайте все…», как и некоторые другие отрывки, не написан самим Бассевичем, а вставлен неизвестным голштинцем, делавшим в 1761 году для Вольтера выписки из бумаг умершего за двенадцать лет до этого Бассевича. Эта фальсификация, по мнению ученого, понадобилась анонимному голштинцу для того, чтобы укрепить позиции и «законные» (кавычки Н. И. Павленко) права на русский престол великого князя Петра Федоровича, который своим антирусским поведением во время Семилетней войны с Пруссией (1756–1761 гг.) подорвал доверие к себе Елизаветы, за что она «готова была лишить его права наследования престола». Достигалось упрочение позиций Петра тем, что доверчивому Вольтеру анонимный голштинец подсовывал переписанные им мемуары Бассевича с некоторыми дополнениями, указующими на то, что Петр был готов передать престол старшей дочери, и его предсмертную фразу надлежало закончить так: «Отдайте все Анне», ибо, по мнению Павленко, «в такой ситуации может быть слово «Анне», вытекающее из контекста» 31. Действительно, контекст «Пояснений…» содержит такие «наводящие» идеи, хотя, как видно из «Истории» Вольтера, великий философ не понял намека фальсификатора записок Бассевича и дословно повторил его слова: «Он велел позвать принцессу Анну, которой хотел диктовать», то есть упомянул о ней скорее как о наиболее доверенной стенографистке. И в самом деле, если умирающий Петр хотел «отдать все» Анне, то специально звать дочь, чтобы продиктовать ей завещание в ее же пользу, значило бы подорвать доверие к подобному документу.
Но вернемся к предположению Н. И. Павленко. Почему он, не приводя никаких, кроме общеполитических размышлений, доказательств существования злокозненного голштинца, испортившего мемуары Бассевича, не обвиняет в подтасовке фактов самого мемуариста — человека весьма сомнительной репутации? Кампредон, хорошо знавший голштинского министра, писал о нем как о «фантазере», «неистощимом бахвале», человеке «с умом, неистощимым на проекты», болтуне и фанфароне32.
Но дело в том, что фигура фальсификатора необходима Н. И. Павленко для того, чтобы связать концы с концами, ведь Бассевич, по его мнению, «был конечно же осведомлен» о содержании брачного контракта, согласно которому Анна и ее наследники (то есть Петр Федорович) отказывались от престола. «Но из этого следует, — заключает ученый, — что описание событий, связанных с кончиной царя, принадлежит перу не Бассевича, а того из голштинцев, кто составлял «Пояснения…». Этот составитель либо не знал о существовании брачного контракта, либо преднамеренно вводил Вольтера в заблуждение, чтобы тот подкрепил в общественном мнении Европы «законные» права Гольштейн-Готторпской династии на русский престол в годы, когда династия Романовых по мужской линии иссякла. Еще раз напомним, что брачный контракт лишал Петра Федоровича прав на русский престол» (курсив мой. — Е. А.)33.