Говорят, что это-то поклонение Тохтамыша русской власти и возбудило против него неудовольствие эмира, который, посетив Шахрисябз, сместил Тохтамыша и конфисковал все его имущество. Между нами и Бухарой не существовало картельной конвенции о взаимной выдаче перебежчиков, мы однакоже постоянно настаивали на нашем праве требовать выдачи наших беглых. Справедливость требует сказать, что эмир ни разу не исполнил ни одного такого требования.
Чтобы подать эмиру пример, а также чтобы доказать ему искренность намерения нашего всегда поддерживать его перед подданными, генерал-губернатор решился выдать Тохтамыша, напомнив, впрочем, эмиру о высшем праве государя: миловать и прощать.
Тохтамыш был отправлен с полковником Колзаковым, посланным в Бухару для выражения эмиру соболезнования по случаю кончины сына его Тюря-Джана (Сеид-Абдулла-Фаттах-Хана {14}). Эмир внял ходатайству генерал-губернатора и помиловал Тохтамыша.
По мере водворения мира и спокойствия в бухарском ханстве, вопрос о размере и порядке пользования водою Зеравшана все чаще выступал на арену дипломатических сношений. Для выяснения этого важного вопроса осенью 1871 года образована была в Самарканде коммиссия, в трудах которой приняли участие и назначенные эмиром специалисты. До сих пор гидравлические сооружения в окрестностях Самарканда поддерживались на счет особого ежегодного сбора с землевладельцев, пользовавшихся водою. Вкладчиками были почти исключительно бухарские подданные, для которых собственно и важен вопрос о поддержании в реке надлежащей высоты воды. Поэтому ремонтные работы производились обыкновенно под надзором зиауддинского бека, ближайшего нашего соседа. Каждый год половодье сносило до основания все работы предшествовавшего года и каждый год сооружения возобновлялись. Такой порядок влечет за собою, во первых, излишнюю трату материальных средств и труда, а во вторых, упускает массу воды в промежуток времени, пока сооружения будут окончены. По этому выгоднее было бы устроить раз на всегда солидные сооружения, хотя бы с пособием от казны и затем погашать этот долг теми же ежегодными взносами, которые поступали до сих пор в безотчетное распоряжение зиауддинского бека.
Такой порядок выгоден еще и в том отношении, что он установит правильный налог на иностранных потребителей в пользу наших сооружений и тем усилит наше значение, а во вторых даст в наши руки еще более средств управлять водою Зеравшана, а следовательно, и урожаями в Бухаре. Влияние же на хозяйство и благосостояние бухарских провинций усилит конечно и наше политическое влияние, о степени которого можно судить уже и теперь по той готовности, с какою, например, эмир отказался от права сноситься с турецким султаном помимо нашего генерал-губернатора.
Вопрос о сношениях Бухары с Портой возник по поводу некоего Абул-Хая, выдававшего себя в Константинополе за бухарского посла и компрометировавшего политику эмира. Результатом возникшей по этому поводу переписки было то, что эмир не только отказался от непосредственных сношений с султаном, но и обещал выразить это письмом, которое конечно навсегда подорвет перед Портой кредит проходимцев, подобных Абул-Хаю. Правда, что простое обещание, ни к чему не обязывает, но опыт указал, что также мало обязывают азиатских властителей и формальные договоры.
Несмотря однако же на такие дружественные отношения с эмиром, весна 1872 года принесла с собою те же обычные опасения, те же слухи о предстоящей войне, те же надежды на помощь авганцев и содействие англичан. Генерал-губернатор и на этот раз нашелся вынужденным успокоить эмира на счет наших намерений и предложил ему в видах успокоения умов, прислать в Ташкента посла, который бы во очию убедился в отсутствии каких бы то ни было приготовлений с нашей стороны.
Предложение это было принято и принесло ожидаемые результаты. Приезд посла дал повод отправить вместе с ним в Бухару агента министерства финансов г. Петровского, хорошо ознакомившегося с положением среднеазиатской торговли и способного выполнить возложенную на него задачу: определить, в какой мере бухарский рынок принадлежит нам и в какой степени своевременно закрыть его окончательно для английских товаров?
Наблюдения этого агента неопровержимо доказали, что торговое влияние наше на бухарский рынок ничтожно и что рынок этот принадлежит не нам. Что касается политического влияния, то венец его — уничтожение торга невольниками — оказался мыльным пузырем. В Ташкенте и ранее было известно через купцов, что торг этот существует по прежнему, но что русских чиновников не пускают на этот базар, а сами они не умеют или не хотят узнать истину. Однако же купцам не верили. Наконец г. Петровскому удалось видеть этот возмутительный торг непосредственно. Донесение его, впрочем, осталось без последствий, может быть и потому, что согласить такое явное противоречие с уверениями г. Струве казалось весьма трудным.
Как рынок — Бухара занимает первое место в ряду других среднеазиатских ханств, но, как мы сказали, она переполнена английскими товарами. Поправить дело можно, по нашему мнению, только тремя средствами: организовать солидную русскую компанию для непосредственной торговли с Бухарою, соединить азиатские рынки с нашими мануфактурами железным путем, для облегчения доступа нашим товарам или, наконец, занять рынок непосредственно. Дальнейшие события укажут, какой из этих трех мер придется отдать предпочтение.
Как бы ни было твердо намерение наше сохранить нынешния наши границы, но в каждую данную минуту обстоятельства могут свернуться в такой узел, развязать который придется способом Александра Македонского.
Самое простое и постоянно грозящее обстоятельство — это смерть нынешнего эмира. Приемники азиатских деспотов никогда не считают себя обязанными исполнять в точности условия, заключенные их предшественниками, которые и сами-то держатся уговоров только условно — пока это им выгодно — или пока над ними есть гроза. Весьма возможно поэтому, что со смертию эмира, нам придется начинать съизнова и вразумлять его преемника теми же средствами какие были употреблены и для нынешнего.
Лучшее средство для вразумления азиатских деспотов, конечно, не дипломатия, а стрелковая цепь. Не какому-нибудь полуграмотному Бердыкулу {15} обязаны мы обаянием русского имени и добропорядочным поведением соседних ханов, а нашим скромным линейным батальонам, нашим стрелкам, нашим казакам!
беспрекословная покорность, с которою эмир соглашался пропустить наши войска чрез свои владения во время хивинской экспедиции 1873 года, готовность, с какою он поспешил снабдить наш голодный отряд хлебом — все это не признаки бухарского к нам расположения, а признаки спасительного страха.
Просьба о хлебе была написана, конечно, в таком смысле, что вот-де в Хала-ата отряд простоит несколько дней и желательно бы было покормить людей свежим хлебом, а потому его высокостепенство сделает большое одолжение, если предложит своим купцам привезти на этот пункт тысяч пять пудов муки. Ужь одно количество требуемой муки указывало, что дело шло вовсе не о том, чтобы покормить людей свежим хлебом, а чтобы и было с чем идти дальше. Эмир, конечно, прекрасно знал, в каком затруднении находился русский отряд и поспешил задобрить голодного льва: 400 батманов (3,200 пудов) муки, 50 батм. ячменя и 30 батм. рису были немедленно посланы им в подарок генерал-губернатору с предупреждением в письме, что плату за этот хлеб он примет как оскорбление.
«Дорого яичко в Велик день» говорит русская пословица, а велик день туркестанского отряда и случился как раз в это время: не приди хлеб из Бухары — пришлось бы может быть вернуться… Понятно, что любезность эмира была оценена по достоинству. Вот что писал эмиру генерал-губернатор от 23 апреля: «Любезное и широкое гостеприимство, оказанное вами войскам великого Белого царя, во время пути следования их по вашим владениям, вызывает меня еще раз выразить вам мою искреннюю признательность за ваши соседские чувства к нам». Далее сообщалось, что в виду предстоящего трудного перехода до Учь-Учака, чрез безводную степь и пески, и для освобождения некоторого числа верблюдов для перевозки воды, в Хала-ате оставляется часть тяжестей, под прикрытием небольшого отряда, который в то же время оградит и бухарские владения от хищных хивинцев. Затем, в знак особого внимания, эмиру докладывалось, что войска здоровы, что «все от меньшего до старшего жаждут встречи с неприятелем…» и что «обо всем этом сообщается его высокостепенству, как верному нашему другу и союзнику».