Как, надеюсь, помнит читатель, именно его открытие, что «правительственная деятельность Думы имела собственно законодательный характер»11 ц была она «конституционным учреждением с обширным политическим влиянием, но без конституционной хартии»,12 легло, наряду с работами историков 1960-х, в основу предложенной здесь версии «нового национального канона».
Ибо убедительнее чего бы то ни было свидетельствовало открытие Ключевского, что самодержавие на Руси — феномен сравнительно недавний. Что, вопреки горестным ламентациям наших либералов по поводу «тысячелетнего рабства», впервые появилось оно на исторической сцене лишь в середине XVI века, когда российскому
М.8. Нечкина. Василий Осипович Ключевский, М., 1974» с. 235.
Там же, с. 239.
либерализму нанесен был смертельный удар, от которого не смог он оправиться на протяжении столетий — в стране, «подмороженной», по выражению Константина Леонтьева, самодержавием и крестьянским рабством. Невозможно ведь, согласитесь, представить себе, чтобы самодержавная диктатура сосуществовала на протяжении поколений с вполне независимым (европейским) «конституционным учреждением». Тем более с таким, что судило и законодательствовало, т.е. правило наравне с царем. Или, говоря словами С.Ф. Платонова, который в этом следовал Ключевскому, было учреждением одновременно «правоохранительным и правообразовательным».
Так вот именно это эпохальное открытие Ключевского и подверглось в 1896 году, накануне выхода в свет третьего издания его «Боярской думы», жестокой — и оскорбительной — атаке, «сильнейшему разгрому», по выражению Нечкиной (куда более серьезному, замечу в скобках, нежели инсинуация моего рецензента).13 Причем, сразу в нескольких органах печати, что по тем временам было событием экстраординарным.Впрочем, Нечкина, которой марксистское воспитание не позволило увидеть в открытии Ключевского эпоху, слегка недоумевает, из-за чего, собственно, сыр-бор разгорелся. Она предположила даже, что просто «петербургская историко-правовая школа давно была настроена против московской и постоянно претендовала на лидерство. В эти годы ученая Москва чаще имела репутацию новатора и либерала, ученый же академический Петербург, может быть, в силу большей близости к монаршему престолу, держался консервативных традиций».14
Неуверенная, однако, в столь легковесном объяснении сенсационного скандала, Нечкина попыталась привязать его к более привычной советской историографии тематике. «Половина 90-х годов прошлого века, — подчеркнула она, — отмечена не только нарастанием рабочего движения, но и его созреванием. Усиливается распространение марксизма... Возникает партия пролетариата».15
Там же, с.365.
Там же.
Там же, с. 369.
На самом деле, академические оппоненты Ключевского — идеологи старой, самодержавной парадигмы — действительно разглядели, пусть и со значительным опозданием, в его книге крамолу, казавшуюся им куда более опасной, нежели «возникновение партии пролетариата», о котором они понятия не имели. Именно по этой причине, надо полагать, и была выдвинута против Ключевского артиллерия самого тяжелого калибра.
«Нападение было совершено столичной петербургской знаменитостью, лидером в области истории русского права, заслуженным профессором императорского Санкт-Петербургского университета В.И. Сергеевичем».16 А это был грозный противник. «Фактический материал Сергеевич хорошо знал, язык древних документов понимал, мог цитировать материалы наизусть... свободное оперирование фактами и формулами на старинном русском языке производило сильное впечатление и придавало концепции наукообразность».17 Мало того, Сергеевич был еще и первоклассным полемистом. «Литературное оформление нападок на Ключевского не было лишено блеска: короткие, ясные фразы, впечатляющее логическое построение, язвительность иронии были присущи главе петербургских консерваторов».18
И вот этот первейший тогда в стране авторитет в области древнерусского права обрушился на выводы Ключевского, объявляя их то «обмолвкамияц то «недомолвками» и вообще «не совсем ясными, недостаточно доказанными, а во многих случаях и прямо противоречащими фактам».19 Не только не законодательствовала Дума, утверждал Сергеевич, не только не была она правообразователь- ным учреждением, у нее в принципе и «никакого определенного круга обязанностей не было: она делала то, что ей приказывали, и только».20
Там же, с. 365.
Там же, с. 369.