власти и с унизительной второсортностью своего быта, не говоря уже о неуверенности в завтрашнем дне, терзающей её и по сию пору (достаточно вспомнить хотя бы о «проблеме 2008»).
Но главное, обречена оказалась страна мириться с тем, что брела по истории спотыкаясь, то и дело попадая в глубокие, затягивавшиеся на долгие годы, если не на поколения, исторические тупики.
Я не думаю, что кому-нибудь в России нужно объяснять, что такое исторический тупик. Союз Советских Социалистических Республик, в котором большинство из нас прожило часть своей жизни, был одним из таких российских тупиков. Мы тотчас поймём это, вспомнив, что едва он закончился, обнаружили мы вдруг, что жизнь придется начинать с чистого, так сказать, листа, беспощадно меняя в ней ВСЁ — от основ повседневного бытия до индивидуальной психологии. Менять, признавая тем самым, что страна десятилетиями шла в никуда.
Или, как сказал известный американский историк проф. Н.В. Рязанове кий по поводу другого такого тупика, «Россия так и не наверстала тридцать лет, потерянных при Николае I». Потерянные поколения — вот что такое исторический тупик.
Еще важнее, однако, для современного читателя то, что и сегодняшние лидеры страны по-прежнему ведут её курсом, противоположным совету Чаадаева. Курсом, вполне возможно чреватым еще одним историческим тупиком.
Многие в России такой курс поддерживают, некоторые против него возражают, но и те и другие не в силах доказать ни правильность, ни ошибочность этого курса для будущего страны. Да и возможно ли доказать это, опираясь на жизненный опыт одно- го-двух поколений, на которые вынуждены опираться те, кто принимает сегодня судьбоносные решения?
3 Это особенно обидно потому, что способ доказать правоту (или неправоту) Чаадаева существует. Больше того, это единственный способ понять, вопреки Тютчеву, Россию умом. В просторечии называется он «история страны». В случае, конечно, если история эта понимается не селективно, не как вчерашняя лишь или позавчерашняя, но во всей ее «общности и целостности», используя выражение, употребленное в совсем другой, как мы увидим, связи известным мыслителем XIX века Н. Я. Данилевским.
В конце концов за двадцать поколений своей государственности не раз стояла Россия на аналогичных исторических перекрестках, опять и опять выбирая путь в будущее. Порою выбор её лидеров был правильным, но нередко оказывался он и ошибкой. Иногда непростительной, грубейшей. По крайней мере, трижды заводил он страну в болота исторических тупиков, выход из которых требовал от народа огромных, бывало, и страшных жертв. Так вытаскивал Россию из московитского болота XVII века Петр I. Так вытаскивал её из николаевского болота в середине XIX века Александр II. Так, наконец, под напором «снизу» выводили её из тупика советского в конце XX века Горбачев и Ельцин. И опять и опять приходилось подданным Российской империи во всех этих случаях начинать жизнь с чистого листа, невольно признавая таким образом, что десятилетиями страна шла навстречу
катастрофе. »
Отсюда замысел трилогии.
Почему, в самом деле, не попробовать нам с читателем опереться на опыт всех двадцати поколений, живших и умерших на этой земле с самого начала её государственного существования? На опыт всех стратегий, выбиравшихся её лидерами на протяжении пяти столетий?
Драматическая и для большинства читателей совершенно неожиданная картина откроется нам, едва попытаемся мы это еде- лать. Все магистрали и закоулки отечественной истории окажутся перед нами как на ладони. И все роковые ошибки тоже.
Увидим мы, например, как, стряхнув с себя более чем двухвековое варварское иго, расцвела страна, вступив во главе со своим первостроителем великим князем Иваном III в эпоху, которую я назвал Европейским столетием России (1480-1560). Увидим поразительные для своего времени, нередко опережавшие тогдашнюю Европу реформы, которые открывали, казалось, перед страной перспективу дальнейшего роста и процветания.
Но увидим мы также и катастрофу. Увидим гибель всех этих надежд в нескончаемой четвертьвековой войне с Европой, дотла разорившей страну. И в первом на Руси тотальном терроре царя Ивана IV, известного в потомстве под именем Грозного, который, по словам Николая Михайловича Карамзина, «по какому-то адскому вдохновению возлюбив кровь, лил оную без вины и сёк головы людей, славнейшихдобродетелями».
Еще страшнее, однако, оказалось то, что диктатуре Грозного царя удалось институционализировать эту новую в русской истории военно-имперскую государственность, положив начало порабощению большинства соотечественников и «сакральному самодержавию». Наглухо отрезав Россию от Европы, она поставила страну на грань распада в бурях Смутного времени и в конечном счете ввергла её в затяжной исторический тупик Московии. Тот самый, из которого и пришлось большой кровью извлекать Россию столетие спустя Петру.