Короче говоря, выбор названия для трилогии не случаен. Оно призвано подчеркнуть её открытую полемическую направленность по отношению к одноименному сочинению Н.Я. Данилевского и его сегодняшним единомышленникам.
Я знаю — как не знать? — что и в России и в Европе выросла за столетия мощная индустрия исторического мифотворчества, ставящая себе целью убедить публику, что они чужие друг другу — всегда были чужими и всегда будут. Даже принадлежат к разным «цивилизациям». Приложили к этому руку и классики западной историографии. В унисон с «мономанией» отечественных певцов национального эгоизма они тоже полностью игнорировали Европейское столетие России и порожденную им либеральную традицию в её политической культуре. И тоже пропагандировали миф о прошлом России как о тысячелетнем царстве рабства и деспотизма. Как увидит читатель в первой книге трилогии, аргументы их очень подробно рассмотрены и безосновательность их показана, надеюсь, достаточно убедительно.
Сложнее с отечественной псевдоакадемической «мономанией» в духе А.С. Панарина, А.Г. Дугина или Н.А. Нарочницкой. Сложнее потому, что эти пропагандисты национального эгоизма оперируют не аргументами (о документах и говорить нечего), но расхожими прописями полуторавековой давности, вроде «мистического одиночества России» или её «мессианского величия и призвания». Подменяя рациональную аргументацию туманным — виноват, не нашел другого слова! — бормотанием, которое невозможно верифицировать, эта эпигонская манера, по сути, исключает осмысленную дискуссию и провоцирует оппонентов на не вполне академическую резкость. Можно поэтому понять акад. Д.С. Лихачева, когда он так им возражал: «Я думаю, что всякий национализм есть психологическая аберрация. Или точнее, поскольку вызван он комплексом неполноценности, я сказал бы, что это психиатрическая аберрация».
В отличие от Дмитрия Сергеевича, однако, я не стану обижать певцов национального эгоизма подозрениями по поводу их душевного здоровья. Я лишь обращу внимание читателя на сегодняшнюю реальность, сложившуюся в результате того, что именно этот национальный эгоизм отнял у России европейскую способность к самопроизвольной политической модернизации, обрекая ее тем самым на многовековой произвол власти.
7 Читатель не найдет в трилогии стандартного, строго хронологического описания прошлого России (он легко это отыщет в школьных или вузовских учебниках). Трилогия предлагает ему то, чего в учебниках нет. А именно многовековую историю национального горя, т.е. повторяющихся выпадений России из Европы и связанных с ними национальных катастроф.
Первая её книга состоит из трех практически равных частей. Одна посвящена подробному исследованию Европейского столетия России; другая — теоретическому осмыслению его катастрофы в отечественной и западной исторической литературе; последняя, наконец, — старинному историографическому спору о сути этой катастрофы. Я назвал этот затянувшийся на четыре столетия и впервые собранный здесь по кирпичику судьбоносный спор Иванианой (по имени его зачинателя).
Во второй книге читатель познакомится с московитским выпадением из Европы XVII века и — особенно подробно — с международной дискуссией о смысле следующего выпадения во второй четверти XIX столетия. Тогда, при Николае I, Россия словно бы вернулась на три десятилетия к московитскому «духовному оцепенению», насколько возможно было это после Петра. Тогда же и идеология Грозного царя получила свою законченную форму Православия, Самодержавия и Народности.
Время для столь же фундаментального исследования советского выпадения из Европы просто еще не пришло: страна не изжила его покуда в своем духовном опыте. Отсюда и эпигонство сегодняшних певцов национального эгоизма (у которых не нашел я, сколько ни старался, ничего кроме унылых перепевов старых мифов). Так или иначе, тема эта остаётся на долю молодого поколения историков, тех, кто сегодня еще на университетской скамье.
Третья книга о том, почему постниколаевская российская элита оказалась неспособна освободиться от губительного идейного наследства николаевской эпохи (подобно тому как постсталинская элита не сумела освободиться от идейного влияния сталинизма). Ведь именно в результате этой её неспособности и привело падение векового самодержавия в 1917-м лишь к его реставрации. Иначе говоря, к очередному — советскому — историческому тупику.
Все без исключения историки признают, что без Первой мировой войны Октябрьская революция никогда бы не случилась. Никто, однако, сколько я знаю, не ставит даже вопрос о том, неизбежно ли было участие России в этой, совершенно не нужной ей с точки зрения её национальных интересов войне. О том, другими словами, не была ли сама эта война для России лишь результатом так до самого конца и непреодоленного идейного наследства николаевской эпохи, о котором мы говорим? Вывод, следующий из постановки этого вопроса, совершенно, согласитесь, неожиданный: будь николаевское наследство вовремя преодолено, никакой большевистской революции в России могло просто не быть. И советского исторического тупика тоже.