Но появление этой гордости России, этой плеяды ее блестящих гениев знаменовало собой также факт отрыва образованного слоя страны от народа.
Раскол прошел не только между народом и его образованной частью, но и внутри самой образованной части русского общества. Было два резко противоположных типа. Для одних дороже всего была Россия как великая европейская держава. Для других дороже всего были «прогрессивные» идеи европейской цивилизации.
Так появилось противопоставление «великой России» «великим потрясениям». Это противопоставление было существенным для декабристов и народников, оно определило 1905, 1917, 1991 годы.
К моменту кончины императора Петра (1725) Россия по своей мощи, безусловно, вошла в число ведущих европейских держав. В союзе с Данией и Саксонией она нанесла решающий удар по прежней владычице Балтики – Швеции, вышла на это море широким фронтом от Финского залива до Пруссии. Польша, Саксония и Пруссия стали союзниками новой европейской силы. Тем самым была изменена прежняя система, при которой Париж опирался на Стокгольм, Варшаву и Стамбул. Мир со Швецией (1721) как бы наложился на Утрехтский мир 1713 года, фактически положивший конец притязаниям Людовика XIV на доминирование в Европе. От вхождения России в европейский мир пострадало влияние Швеции, Польши и Турции, но усилилось влияние Лондона (что было зафиксировано в Утрехте). Появился исключительный шанс у Пруссии, которым она при Фридрихе II (и через столетие при Бисмарке) не преминула воспользоваться.
До Петра I судьбы Европы (а соответственно и мира) решались в Париже, Лондоне и Вене. После балтийского явления России эти судьбы решались уже в пяти столицах – Лондоне, Париже, Петербурге, Вене и Берлине. И поскольку весь последующий век был занят прежде всего англо-французским соперничеством в Европе, Америке и Азии, Петербург получил возможность утвердить свое влияние в Восточной и Центральной Европе, на широкой полосе от Балтийского до Черного моря.
При императрицах Елизавете и, особенно, Екатерине II происходит не только закрепление новоприобретенного петровского влияния, но значительное его расширение. Россия со всей мощью выходит к берегам Черного моря, овладевает Крымом и создает цепь городов, чрезвычайно укрепивших мощь России в этой практически единственной для нее зоне незамерзающих морей – от Ростова до Одессы.
Прорыв России был столь впечатляющим, что Екатерина Великая планировала перенесение столицы страны в Екатеринослав (Днепропетровск), в новую зону притяжения России.
Для века Екатерины II характерны исключительная вера в освобождающую и облагораживающую силу образования, подчинение новой России западным идеям века Просвещения. В Российскую империю были перенесены лучшие образцы западной системы образования. Идеи Еердера (тогда молодого пастора из Риги), Руссо и переведенного в 1761 году Локка живо обсуждались в приближенных к Екатерине II кругах. В Петербург был приглашен серб Янкович из Мириево, преобразовавший систему образования в Австрийской империи.
Екатерина II (в этом, пожалуй, главное) выделила в русском обществе личность. Здесь она пошла значительно дальше Петра Великого. При ней дворянство получило невиданные прежде льготы. Возникла ситуация, когда в России как бы возникает «внутренний Запад», очень небольшой и очень особенный, очень нетрадиционный для России. Дворянство создает «мир в себе», в котором личность, а не традиционное славянское коллективистское начало получает возможности для расцвета. И это имело далеко идущие последствия.
В новую Европу Россия была принята не только благодаря ее растущей мощи, но и в свете ее все более прочных династических связей. Северная Пальмира отныне учитывалась в стратегическом планировании всех мировых столиц.
Россия в три послепетровские четверти века экономически ориентировалась на Северную Европу, на Англию, северогерманские государства, отчего росли Петербург, Ревель, Рига. В политическом плане Россия предпочитала не делать решающего выбора между Парижем и Лондоном и ориентировалась скорее на два соседних германских государства. Но эта стратегия не была статичной, тем более что германские государства враждовали между собой. В ходе Семилетней войны (1756 – 1763) Россия встала на сторону профранцузской коалиции, выступив против союзной с Англией Пруссии. Русские войска в 1761 году вошли в Берлин, и будущее северогерманского государства висело на волоске. Но Петербург, с восшествием на престол Петра III, посчитал нецелесообразным способствовать французскому доминированию за счет германского ослабления, и Пруссия получила свой шанс. Продемонстрированная Россией мощь позволяла говорить о возникновении стратегического треугольника Лондон – Париж – Петербург. В конечном счете этот треугольник так и не стал устойчивой фигурой прежде всего потому, что Россия при всех новороссийских приобретениях не вступила в первую промышленную революцию синхронно с Англией, уступая не только Франции, но и германским государствам. Эти экономические изменения полностью проявят себя лишь в следующем веке – веке пара, XIX веке. А между петровским возвышением и падением Бастилии Россия определенно заняла место на вершине мировой иерархии сразу же после Англии и Франции.