Вот почему декабристы оказались для императора, как Курбский для Грозного, лишь злодеями и разрушителями: их европейская логика звучала для него зловещим безумием, и притом смертельно опасным для России и православия безумием. И вот почему слова Герцена, что в XIX столетии самодержавие и цивилизация не могли больше идти рядом, должны были казаться Николаю полностью лишенными смысла: самовластье и было для него цивилизацией. Во всяком случае, «русской цивилизацией».
С другой стороны, однако, и так возмутившее Б.Н. Миронова обстоятельство, что «борьба образованного общества с самодержавием» началась именно при Николае, тоже ведь было исторически обосновано и логично. Можно ли, например, отказать в логике полковнику Гавриле Батенкову, когда он, опозоренный своим поведением на допросах и ожидая смертного приговора, писал из Петропавловской крепости: «Если даже голос свободы звучал в России из-за неравенства силы лишь несколько часов, прекрасно уже то, что он прозвучал»?83 Просто Батенков руководствовался другой логикой, прямо противоположной николаевской — и мироновской. С точки зрения Батенкова, самовластье было для его отечества гибельно.
Короче говоря, никаким злодеем Николай Павлович, конечно, не был, так же как не были праведниками его оппоненты. Просто перед нами конфликт двух разных государственных логик, патерналистской и европейской, каждая из которых уходила корнями в глубокое прошлое России и в зтом смысле была вполне легитимной. Именно по зтой причине и предлагаю я читателю «Загадку николаевской России» лишь как часть своей многолетней работы, посвященной ее историческому путешествию — от самого его начала. Ибо только взгляд на зто путешествие во всей его целостно-
83 Cited in М. Zetlin. The Decembrists, NY, 1958, p. 253.
сти позволяет нам до конца понять происхождение каждой из этих непримиримых логик.
Следуетлишь иметь в виду при их оценке, что одна из них современна, хоть и возникла в позапрошлом столетии, а другая, даже если чернила на ней еще не просохли, средневековая. Одна, стало быть, исходит из того, что история движется (и вместе с ней меняются политические идеи и формы государственности), другая — из того, что исторического движения не существует. И средневековая логика Николая не могла в конечном счете не привести — и привела — к знаменитой формуле Константина Николаевича Леонтьева, что «Россию следует подморозить, чтоб она не гнила».
Поэтому прежде, чем спорить, каждому из нас следует определиться, какую именно из двух эти логик он предпочитает. В этом смысле работа «восстановителей баланса» может быть оправдана лишь с постмодернистской точки зрения, согласно которой в истории нет ни правых, ни виноватых. С точки зрения нормального человека, однако, выглядит она скорее как попытка защитить от критики истории средневековую логику Николая Павловича.
Глава первая Вводная | j^Qjyjy бЫЛО ХОРОШО
при Николае? Из всех «восстановителей баланса» Брюс Линкольн оказался единственным, кто не устрашился поставить вопрос не только о том, как «неуклонно формировалось» при Николае гражданское общество, или о благодеяниях официальной народности, но и о том, как жилось при нем людям. Помните, «царствование Николая было хорошим временем для многих в России»? На самом деле именно этот аспект ставит под вопрос всю их аргументацию. Ну, пусть игнорируют они мнение кумира университетских историков С.М. Соловьева. Или академика А.В. Никитенко. Или самого даже М.П. Погодина (помните, «рабы славят ее порядок»?) Но не следовало ли отечественным «восстановителям баланса» хотя бы спросить себя, как сделал Линкольн, кто же в таком случае были те «многие», для кого николаевское правление было хорошим временем?
Уж, наверное, не подавляющее большинство народа России, положение которого, по признанию самого Линкольна, «постоянно
ухудшалось во времена апогея самодержавия, поскольку господа взимали с них тогда все более тяжелые поборы деньгами, натурой и трудом». Более того, «поборы эти стали тяжелее, чем когда-либо
*
раньше».84 И крестьяне, между прочим, в отличие от диссидентов, эзоповским языком своего отношения к режиму не маскировали и самиздатом, вроде письма Белинского Гоголю, не баловались. Просто убивали своих мучителей. «Мы живем среди кровопролития», — жаловался в письме Гоголю Степан Шевырев, соредактор Погодина по «Москвитянину»?5