Так решает вопрос о соотношении в истории наследственности и изменчивости, традиции и творчества, не говоря уже о свободе выбора между отечественными традициями, современная религиозная мысль. Средневековая мысль исходила из диктатуры традиции. У нее и оказались в плену наши герои. И это сделало их судьбу столь трагичной. И поучительной.
Бердяев Н.А. Происхождение зла и смысл истории//Вопросы философии. № 94.
Федотов Г.П. Бердяев - мыслитель//Новый журнал. 1948. Кн. 19. С. 69.
Вводная
У истоков «государственного патриотизма»
Упущенная Европа
Ошибка Герцена
Ретроспективная утопия
Торжество национального эгоизма
глава первая
глава вторая
глава третья
глава четвертая
глава пятая
глава шестая
ВОСЬМАЯ
ГЛАВА
глава седьмая
Три пророчества
На финишной
глава девятая глава десятая глава
одиннадцатая
прямой
Как губили петровскую Россию Агония бешеного национализма
Последний спор
\
Vt V t:
глава восьмая
На финишной прямой
Когда я в грустные минуты размышляю о возможных последствиях недавнего переворота, то мне представляются война, банкротство и затем конституция, дарованная совершенно неприготовленному к ней обществу
Б.Н. Чичерин. 1881 г.
Когда пробил, наконец, в апреле 1881 года так давно ожидаемый ими час контрреформы, молодогвардейцы, т.е. славянофилы второго поколения, были совершенно уверены, что время их пришло. Леонтьев, например, приветствовал режим Александра III как «смелый поворот» и «новый порядок», как начало того, что он называл «реакционным реформаторством» и ревизантизацией России. Менее одаренные его соратники по «реакционному обскурантизму», как называл их мировоззрение П.Н. Милюков, ожидали от нового режима хотя бы просто реставрации Официальной Народности с её подзабытыми в эпоху Великой реформы православием, самодержавием и народностью. Оптимисты среди них надеялись, что теперь-то и впрямь выходит Россия - после четвертьвекового блуждания «по пустыне либерально-эгалитарных реформ» - на «историческую дорогу нашу: гармоническое сочетание самодержавия и самоуправления». Я имею в данном случае в виду, конечно, героев «Красного колеса» А.И. Солженицына, обломки старого славянофильства, окопавшиеся в земствах. Но всех их ожидало разочарование жесточайшее.
Глава восьмая
И нтелл е ктуал ьн ая наФинишной прямой нищета власти
Ибо степень дегенерации самодержавия была уже такова, что оно с порога отвергало любые новые идеи, любое интеллектуальное оправдание. Самое драматическое подтверждение тому - судьба Леонтьева, отвергнутого тем самым режимом «нового порядка», идеологом которого он так отчаянно мечтал стать. И были ведь у него, казалось, для этого все основания. Кумиром нового хозяина империи действительно был Николай I, которому он сознательно подражал и режим которого пытался воспроизвести. Так почему бы, спрашивается, и не принять «новому порядку» в качестве национальной идеи леонтьевский византизм? Ведь принял же полстолетия назад Николай любительскую карамзинскую утопию в форме Официальной Народности, предложенной ему безнадежным дилетантом графом Уваровым? Тем более, что разработана была новая национальная идея куда более глубоко и серьезно и выросла под пером Леонтьева в блестяще, как мы видели, аргументированную философию истории, которая сделала бы честь и самому Ницше. Недаром же говорил Розанов об этих двух, как об «одной комете, разделившейся надвое».
Но нет, не принял Леонтьева «новый порядок». На финишной прямой, на последней накануне «национального самоуничтожения» ступени деградации, оказалось самодержавие идейно пустым, интеллектуально нищим. Ни на что, кроме обнаженной полицейской диктатуры, оно больше не претендовало.