генерала Игнатьева, а с ним и Земский собор, «последний шанс» славянофилов. Можно ли после этого сомневаться, что вовсе не случайно простерлись над Россией его совиные крыла именно на финишной прямой самодержавия?
Архаическая государственная система в той форме, в какой сложилась она после декабристского восстания, больше не могла быть интеллектуально оправдана. Она была в принципе чужда какому быта ни было видению будущего страны, кроме полицейского. И её руководители это отчетливо понимали. Не понимали они другого. Полностью перекрывая стране идейный кислород и все источники живого, сознательного патриотизма, они практически обрекали её на ужас и кровь гражданской войны, в которой обеим сторонам останется бороться лишь за форму, в какой окажется в ней воскрешена диктатура.
Глава восьмая
« гО С С И Я П ОД На Финишной прямой
надзором полиции»
Это, собственно, название статьи Петра Бернгардовича Струве, опубликованной в журнале Освобождение в 1903 году. Он подводил в ней первые итоги того, что случилось со страной после закона от 14 августа 1881-го, который ввел в ней своего рода перманентное осадное положение и стал, как выразился столетие спустя американский историк, единственной «реальной конституцией, под властью которой и жила с тех пор - с короткими интервалами - Россия»14. Струве так суммировал сущность нового порядка: «всемогущество политической полиции»15. Говоря современным языком, террор спецслужб.
Есть много аналогичных наблюдений, эффектно описывающих это тупиковое состояние дел. А.А.Лопухин, например, бывший глава Департамента полиции, определил его так: «Все население России оказалось зависимым от личных мнений чиновников политической полиции»16. Джордж Кеннан, родственник знаменитого
Pipes R. Russia under the Old Regime. New York, 1974. P. 305. Струве П.В.. Освобождение. Т. 1. № 20/21. С. 357.
дипломата, описал его еще эффектней. Ему российские спецслужбы представлялись «вездесущим регулятором всего поведения человека, своего рода некомпетентной подменой божественного Провидения»17.
Но если перевести все это в плоскость реальной жизни, картина вырисовывается и впрямь ужасная. Вот несколько примеров. Полиция считала себя, допустим, вправе навсегда отнимать детей у сектантов и посылать их в дальние края, где их воспитывали в приютах в духе официального православия и враждебности к религии отцов. В Прибалтике дети должны были забыть родной язык. Сначала в университетах, затем в гимназиях и, наконец, в начальных школах обучение должно было вестись только по-русски. Хуже всех пришлось там литовской интеллигенции, когда возрождение национальной литературы рассматривалось, как «иезуитская интрига» и работа «фанатичных польских агитаторов»18.
Но могло ли быть иначе, если руководивший в империи народным просвещением Д.А. Толстой официально заявил, что «конечной целью просвещения всех инородцев должна быть их русификация и слияние с русским народом»?19 Другими словами, лозунг «Россия для русских» стал официальной политикой правительства. Заодно в Бессарабии запретили и румынский язык. И беспощадно вымарывала цензура во всех печатных изданиях слова «Грузия» и «грузинский»20. То есть говорить по-грузински еще разрешалось, но писать уже нет. И армяне, как, впрочем, и евреи, фигурировали в националистической прессе исключительно как эксплуататоры, паразиты и предатели.
Униаты в Дольше были официально объявлены православными, упорствовавшие сечены плетьми и заключены в тюрьмы. Евреев выселили из внутренних губерний, заперли в черте оседлости и даже там, в гетто, где они составляли большинство, ввели для них процентную норму (ю%) при поступлении в гимназии. Это не говоря уже
Лопухин АЛ. Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907. С. 26.
Кеппап George. The Russian Police. The Century Illustrated Magazine. Vol. XXXVII. P. 892.
Лемке M. Эпоха цензурных реформ/ Спб., 1914. С. 30.
Махмутова АХ Становление светского образования у татар. Казань, 1972. С. 23.
KoppelerAndreas. The Russian Empire. Harlow. England, 2001. P. 266.
о погромах, первых массовых зверствах этого рода в современной истории. На территории Польши польский язык был вычеркнут из программы школ всех уровней. Названия улиц и даже вывески магазинов разрешались только по-русски.