Как и Бисмарк, оба автора считают такую позицию посредника в конфликтах сторон «объективным пониманием ситуации»76, даже не замечая жестокой иронии в самой попытке пропорционально «разделить ответственность» между теми, кто бил, и теми, кого били. Зачем, скажите, стали бы евреи создавать отряды самообороны, не будь погромов? Неужто следовало им, как баранам, покорно подставлять горло под ножи убийц?
Ведь в том-то же и дело, что между «высокими договаривающимися сторонами» было столько же равенства, сколько между тюремщиками и заключенными. И вовсе не о конфликте между равными шла речь, но об истязании бесправного и униженного меньшинства могущественным «административным ресурсом» самодержавной империи. О конфронтации, в которой и полиция, и бюрократия, и прокуратура, и церковные иерархи оказались поголовно на стороне погромщиков. Не только было самодержавие неспособно защитить это меньшинство, но и беспощадно, всей своей чугунной тяжестью на него обрушилось.
Кожинов В.В. Цит. соч. С. 107.
Там же.
Там же (выделено мною. - АЯ.).
За столетие с четвертью пальцем о палец оно не ударило, чтобы дать этому меньшинству гражданское равноправие, отказало ему в элементарном человеческом уважении, третировало его как изгоя, заперло его в гетто. И всё это по отношению к гордому народу, про который Владимир Соловьев сказал, цитируя «иудея из иудеев», по его словам, апостола Павла: «Это народ закона и пророков, мучеников и апостолов, «иже верою победиша царствия, содеяше правду, получиша обетования»77.Да возьмем хоть ту же оскорбительную процентную норму для приема евреев в гимназии и университеты, введенную в 1887 году в разгар контрреформы, ведь и ее Солженицын оправдывает. «Конечно же, - признает он, - динамичной, несомненно талантливой к учению еврейской молодежи - этот внезапно возникший барьер был более чем досадителен». Но, с другой стороны, «на взгляд коренного населения - в процентной норме не было преступления против равноправия, даже наоборот. Те учебные заведения содержались за счет казны, то есть средства всего населения, - и непропорциональность евреев виделась субсидией за общий счет»78.Значит так, не Россия выиграет от талантливости к учению части её молодежи, пусть еврейской, а «они» получают субсидию за счет «коренного населения». Явно же,что видит автор в евреях чужаков, «не наших». Явно не чувствует оскорбительности самой постановки вопроса. Не понимает, что не «досадительна» была процентная норма для этой части российской молодежи, а невыносимо, непередаваемо унизительна.
Неужели и впрямь нужно самому побывать в шкуре «не наших», как, скажем, сегодня русские в Латвии или в Туркмении, чтобы это почувствовать? Но вот ведь Короленко почувствовал. И Соловьев тоже. И лучшие из лучших русских юристов, защищавших в 1913 году Менделе Бейлиса на чудовищном средневековом процессе, затеянном против него российским Министерством юстиции, все это чувствовали. А вот Солженицын и Кожинов не чувствовали. Почему? Владимир Соловьев объяснил нам это еще 120 лет назад, когда ска-
Соловьев B.C. Сочинения: в 2 т. м., 19В9. Т. 1. С. 213.
Солженицын А.И. Цит. соч. С. 273.
зал, что «господствующий тон всех славянофильских взглядов был в безусловном противоположении русского нерусскому, своего - чужому»79. Потому-то, выходит, и не чувствовали, что унижая других, унижают самих себя ни Шарапов, ни Кожинов, ни Солженицын, что сами принадлежали к этой «особняческой» традиции. Не к той, декабристской, к которой принадлежали Короленко и Соловьев.
Удивляться ли после этого, что оба автора терпеть не могут Соловьева? Еще бы! Он в одной беспощадной фразе раскрыл настоящий секрет их шокирующей глухоты к переживаниям «не наших», глухоты, граничащей с атрофией нравственного чувства и вынуждающей их оправдывать чугунные мерзости разлагавшегося самодержавия. И оправдывать притом мучительно неловко. Тем, что и у других народов, дескать, тоже рыльце в пушку. Кожинов, например, сослался на то, что и в средневековой Европе тоже были еврейские погромы, например, в 1147 и 1188 годах во время второго и третьего крестовых походов80. И даже не подозревал человек, какую провел самоубийственную параллель. Ведь означает она невольное признание, что если в Европе средневековье умерло уже сотни лет назад, то в России начала XX века было оно всё еще живо. Право, не меньшего стоит это признание, нежели памятная декларация Бердяева, что «Россия никогда не выходила из Средних веков».Современной Америки, впрочем, Кожинов не касался, за исключением того, что объявил ее царством «идеологического тоталитаризма»81. Солженицын же, напротив, именно примером современной Америки оправдывает российскую процентную норму 1887-го. Покушайте, как: «в общем виде - вопрос [о процентной норме], уже теперь с предела низшего, «не меньше, чем» - и сегодня бушует в Америке»82.