Допустим. Но Бердяев-то читал. И признал. Так почему даже ему, не говоря уже о Булгакове, который вообще не отличал Соловьева от славянофилов, никогда не понадобилась политическая интуиция учителя? Даже притом, что самая яркая статья Соловьева так и назы-
Вехи. M., 1990. С. 22. Там же. С. 21. Там же. С. 99.
валась «Славянофильство и его вырождение». Что целый том в его первом собрании сочинений посвящен был именно борьбе с национальным эгоизмом.
Редчайший ведь в русской истории случай. Учитель, мудрец, почитаемый пусть не всей либеральной интеллигенцией, но цветом её, самыми красноречивыми, самыми талантливыми её лидерами, объяснил им, в чем корень зла в стране, которую они любили и хотели спасти. Объяснил не только опасность этого зла, но и катастрофу, которая их ожидала. А они словно оглохли. Во всяком случае знаменитый сборник Вехи, большинство авторов которого полагало себя его учениками, полностью игнорировал вырождение славянофильства и патриотическую истерию, грозившую России не только волной черносотенства, но и попросту гибелью. Вместо того чтобы поднять знамя Соловьева, сосредоточились авторы Sex на беспощадной критике интеллигенции.
Что ж, и впрямь велики были ее грехи перед страною. Тут и «правовой нигилизм» (Богдан Кистяковский). Тут и «политический импрессионизм» и «рецепция социализма» (Петр Струве). И вообще «интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины... праздность, неряшливость, гомерическая неаккуратность в личной жизни, грязь и хаос в брачных и вообще половых отношениях... совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью - то гордый вызов, то покладливость» (Михаил Гершензон).
Все это верно, несомненно. Хотя было ведь и другое. Был декабристский патриотизм: стремление сделать страну «как можно лучше». Был и «укоренившийся идеализм сознания, этот навык нуждаться в сверхличном оправдании индивидуальной жизни, [который] представляет собой величайшую ценность»87. Не в этом суть, однако. В веховской критике отсутствовало главное.
Глава восьмая
Про6лбмз На*инишной"р™0*
«политического
воспитания»
А главное было в том, что веховцы так никогда и не поняли, что жили в заколдованном круге средневековой империи, в основание которой заложены были, как мы помним, даже не одна, а три «мины» громадной разрушительной силы: разлагающееся самодержавие, глухая враждебность ограбленного крестьянства и глубокая ненависть угнетенных, униженных империей народов. А в результате вырождения славянофильства и «правового нигилизма» общества (воспитанного, впрочем, правовым нигилизмом самодержавия) добавились к ним, как мы видели, еще и четвертая и пятая «мины». А именно грозный всплеск бешеного национализма, одержимого фантомным наполеоновским комплексом и потому отчаянно толкавшего Россию к «последней» войне. И не менее грозная готовность радикалов превратить эту войну в гражданскую, используя и крестьянскую пугачевщину и ненависть, накопленную подневольными нациями.
Взрыва любой из этих пяти «мин» было достаточно, чтобы надолго, на поколения похоронить вековую декабристскую мечту вырваться из заколдованного круга «гниющей империи». И поэтому любая политика, не ориентированная на то, чтобы разрядить эти «мины», обрекала петровскую Россию на неминуемый коллапс. Вот за что, стало быть, следовало критиковать интеллигенцию: за столетие после разгрома декабристов её политическая мысль не продвинулась ни на шаг. По-прежнему была она жестко зациклена лишь на самодержавии, на том, чтобы, как цитировал тогдашнюю публицистику Струве, «последним пинком раздавить гадину»88.
«Делали революцию в то время, когда задача состояла в том, чтобы все усилия сосредоточить на политическом воспитании и самовоспитании»89. Вот, казалось бы, и выставил на всеобщее обо-
там же. С. 145. Там же.
зрение Петр Бернгардович ахиллесову пяту российских либералов. Тут бы и объяснить им, в чем, собственно, это воспитание должно состоять. И поверьте, тут было о чем поговорить.