даже в 1917-м. Не получилось и стратегии, способной одновременно погасить патриотическую истерию черносотенного меньшинства и «перехватить» лозунги меньшинства леворадикального. Судя по Вехам, это легко было предвидеть. В ситуации смертельного кризиса интеллектуальная элита России оказалась банкротом.
Жуткое, почти невероятное зрелище, которое должно было бы стать, но не стало, жестоким уроком для русской мысли - на века и века. Вот же как это происходило. Революционный вулкан готов был извергнуть кипящую лаву пугачевщины, хороня под собою петровскую Россию. Момент, предсказанный за три десятилетия до этого Соловьевым и подробно, как мы тоже увидим, описанный Петром Дурново еше в феврале 1914-го, настал.
И что же? У подножия вулкана беспомощно метались, по-прежнему сводя между собою никому кроме них не интересные счеты, стаи бюрократов и придворных пустомель, бешеных националистов, национально ориентированных либералов и «воспитывавших» их веховцев, все одинаково зараженные патриотической истерией, все одинаково неспособные хоть на минуту остановиться, оглянуться, вспомнить о здравом смысле. И не было между ними ни одного человека, достаточно серьезного, чтобы изменить курс государственного Титаника, даже в момент, когда совершенно отчетливо уже вырисовался на его пути страшный риф. Подумайте, в великой стране ни одного. Прав Н.В. Рязановский: таково было страшное николаевское наследство..
Еще хуже, что и 8о лет спустя российская пресса продолжает уныло пережевывать в многополосных статьях Александра Ципко или Андраника Миграняна все ту же, давно навязшую в зубах тему «Почему победили большевики?», ссылаясь на де Токвиля и на Бердяева, и демонстрируя тем самым, что так ничего и по сей день не поняли. Да как же могли большевики, спрашивается, не победить, если их оппонентам и в голову не пришли даже самые простые идеи, способные вывести их из игры? В таких условиях они были, можно сказать, обречены победить. Их, если угодно, принудили победить. Не сделав даже попытки выработать альтернативную политическую стратегию, российская интеллектуальная элита собственными руками провела эту политическую пешку в ферзи. И Токвиль здесь совершенно ни при чем.
Короче, даже если альтернатива большевизму была, думать о ней оказалось некому. «Национально ориентированные» либералы не были к ней готовы, не были для нее «политически воспитаны». Ведь даже отречение царя в феврале 1917-го, в котором виднейшую роль играли думские либералы (не говоря уже о корниловском мятеже), мотивировалось исключительно «патриотической» необходимостью продолжать самоубийственную войну, а вовсе не попыткой ее остановить. И стало быть, обречена была февральская революция еще до того, как началась.
глава первая ВВОДНЭЯ
глава вторая У истоков «государственного патриотизма»
глава третья Упущенная Европа
глава четвертая ошибкэ герцвнэ
глава пятая Ретроспективная утопия
глава шестая Торжество национального эгоизма
глава седьмая Три пророчества
глава восьмая На финишной прямой
ДЕВЯТАЯ
Как губили
петровскую Россию
глава десятая Агония бешеного национализма
глава
одиннадцатая Последний СПОр
глава девятая
Как губили петровскую Россию
В некотором смысле Россия так никогда и не наверстала тридцать лет, потерянных при Николае. Александр П реформировал страну; Александр HI апеллировал к националистическим чувствам... В царствование Николая II страна обрела неустойчивое конституционное устройство. Но всё это оставалось каким-то неуверенным и неполным. И обрушившийся в пожаре 1917-го старый порядок был все еще тем же архаическим старым режимом Николая I.
W.R Рязановский
Я надеюсь, что неожиданный финал предыдущей главы, оборванный будто на полуслове, достаточно разочаровал и раздразнил читателя, чтобы он потребовал объяснений. Ведь то, что там утверждается, и впрямь почти невообразимо. Легко ли в самом деле представить себе, что Катастрофы семнадцатого года - а вместе с нею и «красной» эпопеи, затянувшейся на три поколения и, словно топором, разрубившей на две части мир, - могло и не быть? И что зависело быть^ей или не быть вовсе не от готовности большевиков штурмовать «самое слабое звено в цепи империализма» и даже не от социально-экономических условий, превративших Россию в это самое «слабое звено», как учили нас историки на протяжении десятилетий, но точно так же, как в XVI веке, от поведения ее культурной элиты? Тем более представляется это фантастическим, что лишь утверждается, но не доказывается.