Выбрать главу

Из зтого следует очень важный вывод: целый ряд терминов в трилогии А. Янова зачастую используется в метафорическом смыс­ле, не поддающемся точному определению. И требовать такового не следует. Лучше попытаться уловить мысль автора, стоящую за тем, что он написал.

Ну, не был Нил Сорский (как это бесспорно доказано исследо­ваниями последних лет) борцом с монастырской земельной собст­венностью — он выступал только против того, чтобы ее обрабатыва­ли зависимые от монастыря крестьяне, а не сами монахи. Не под­держивал он еретиков и сам еретиком не был — напротив, точно установлено, что древнейший и авторитетнейший список «Просветителя» Иосифа Волоцкого написан рукой самого Нила Сорского. Именно он написал самые острые разделы книги, в кото­рых доказывалось отступничество («жидовство») еретиков, что дало Иосифу каноническое обоснование для их сожжения, даже если они покаются. Именно к Нилу и Паисию обращался новгородский архиепископ Геннадий Новгородский за помощью в своих спорах с еретиками4.

Ну, поражал «либерал» A.M. Курбский литовские власти своим деспотизмом по отношению к зависимым крестьянам, повторяя в оправдание традиционную «грозненскую» (а на самом деле — общую для XV—XVI вв.) формулу: «А жаловать своих холопей волны, а казнить волны же»...

Ну, выглядит «либерализм» Ивана III или Василия III таковым только по сравнению с массовыми казнями и садизмом их сына и внука. Атак, кого хотели — терпели, кого хотели — казнили. Это при

ТЛурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 7.

ТЛурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 7.

Иване III «придворные, которые плохо сориентировались и заняли не ту сторону в династической борьбе, оказывались в опале, а то и на плахе»5. Это его современники называли Грозным. Это о его сыне, Василии III Сигизмунд Герберштейн писал, что тот «всех оди­наково гнетет... жестоким рабством», а его власть «далеко превосхо­дит всех монархов целого мира»...

Конечно, можно сказать, что «ничего подобного» рассуждениям о «народе-богоносце» «не только не было», но и «не могло быть... у пушкинского поколения». Но как быть с тем, что, согласно «Русской Правде» лютеранина П.И. Пестеля, все народы, населявшие Россию, должны слиться в единый русский народ и потерять свои национальные особенности; при этом желательна христианизация нерусских народов, и вселение на земли русских колонистов других национальностей? «Непримиримые борцы с деспотизмом», декаб­ристы (во всяком случае, наиболее радикальные из них — в отличие от далеких от реальной жизни романтиков, таких как Н. Муравьев) ратовали за физическое уничтожение царской семьи, включая жен­щин и детей, и жаждали получить неограниченную власть над обще­ством. К. Рылееву хватило одной беседы с П. Пестелем, чтобы заключить, что тот — «человек опасный для России и для видов общества», поскольку, как считал несостоявшийся диктатор С. Трубецкой, главное, к чему он стремится — установить личную дик­татуру. «Какова его цель? Сколько я могу судить, личная, своеко­рыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властью в замышляемой сумасбродами республике... Достигнув верховной власти, Пестель... сделался бы жесточайшим деспотом», — напишет о Пестеле Н.И. Греч. Впрочем, прибрать к рукам неограниченную власть, судя по его собственным открове­ниям, не прочь был и другой декабрист — А. Бестужев. Естественно, каждый из потенциальных узурпаторов хотел приобрести в личную собственность всю полноту власти только с самыми благими наме­рениями — дабы ввергнуть (пусть даже насильно) несознательное общество в состояние всеобщего благоденствия. Но мы-то знаем, чем заканчиваются такие эксперименты...

Дело, повторю еще раз, не в «неточностях» в оценках тех или