Естественно, первым, кто заметил эту угрозу, был лидер «либеральных космополитов» Андрей Зорин. «Мне кажется, - говорит он, - что решающей точкой, когда этот невроз стал определять национальное самосознание, были косовские события»67. Вот как развивает это признание Колеров: «Весна 1999-го надавала по щекам... интернационалистам... Общественное мнение ждало этой последней точки, когда сам Запад надаёт по щекам своей пятой колонне»68.
Значит, предчувствовало, подозревало это «общественное мнение», что Зорин и его единомышленники представляют в России пятую колонну Запада. «Толпы молодых людей, в том числе получив-
6s Там же. с. 8.
66
Там же. С. 30.
т
Гам же. С. 152.
т
Там же. С. 22.
ших западное образование, работавших за границей, белые ворот- нички, уже настроены были вполне националистически»69. Они-то, надо полагать, и подозревали. И вот Запад предоставил им, наконец, в Косово неопровержимую улику.
Очень, согласитесь, напоминает это всё времена Чаадаева. Помните, «явилась новая школа, не хотят больше Запада, хотят обратно в пустыню»? Разумеется, впереди желающих «обратно в пустыню» лидер либеральных националистов Максим Соколов. Он уверен, что «Косово шокировало либеральных деятелей потому, что они так верили товарищу Клинтону, как, может быть, не верили себе». И так отчаянно подвел их упомянутый товарищ, что «когда получилась незадача, почва ушла у них из-под ног»70.
Глава вторая
II ~ У истоков «государственного
незадача : патриотизма»
Читатель вправе упрекнуть меня, что исследование драмы патриотизма в России разворачивается здесь, словно бросая вызов хронологии, сразу в двух временных измерениях - историческом и современном. Грешен, не отрицаю. Согласитесь однако, что, глядя на русскую историю как на единое целое, трудно, почти невозможно избавиться от ощущения: она · повторяется. И самое драматическое в этих повторениях то, что действующие лица в них неповинны. Они-то совершенно уверены, что действуют по собственной воле и разумению, а между тем почти буквально повторяют реакции предшественников, живших в совсем иных исторических обстоятельствах. Соколов, допустим, копирует реакцию Тютчева на Крымскую войну, ни на минуту об этом не подозревая. Боюсь, невозможно передать читателю эту удивительную особенность драмы патриотизма в России, не разворачивая её сразу в двух временных измерениях. Пусть, впрочем, читатель судит сам.
Какая же такая незадача случилась той весной, по мнению Соколова, у «пятой колонны» Запада в России? Речь, как понятно из
69 там же. С. 43. 7° Там же. С. 53.
контекста, об этнической чистке, которую затеял той страшной зимою в Косово покойный сербский диктатор Слободан Милошевич, «очищая» эту провинцию от подавляющего большинства её населения. Так во всяком случае видели происходившее тогда в Косово на экранах своих телевизоров миллионы потрясенных зрителей в остальном (т.е. не российском) мире. Зрелище и впрямь было не для слабонервных. По всем косовским дорогам тянулись нескончаемые живые ленты детей, женщин и стариков, изгнанных в чем были из своих домов сербскими штыками (мужчины, которых не успели расстрелять, ушли в партизаны).
Есть у меня об этих событиях и личные впечатления, пусть и косвенные. Впрочем, такие же, как и у российских национал- либералов - только с другого, так сказать, берега. В 1990-е жил я в Нью-Йорке, преподавал в аспирантуре городского университета. Читатель, может быть, не знает, что Нью-йоркский городской университет- самый большой в мире, в его состав входит дюжина колледжей ( почти каждый величиной, скажем, с РГГУ), но аспирантура одна. И оказывались в ней поэтому студенты практически всех национальностей и самых разных убеждений - от твёрдых сторонников Рейгана до пламенных поклонников Че Гевары. И спорили они отчаянно - как между собою, так и со мной. Консенсуса в моих классах практически не бывало - ни по какому вопросу. За исключением одного - о Милошевиче.
Никто наоспаривал, что он монстр. Никто не называл его иначе, чем «балканский мясник». Я честно пытался затеять хоть сколько- нибудь приличную дискуссию. С большим трудом отыскал профессо- ра-серба, который придерживался другого взгляда на Милошевича (он, мол, предотвратил в Югославии несчастную судьбу России, которая добровольно сдалась на милость американских империалистов. Дескать, русские капитулировали без выстрела, тогда как Сербия высоко несет знамя Сопротивления). Я пригласил его прочитать в моем классе лекцию. Так ведь затопали, заклевали его студенты, а мне пришлось потом долго и публично извиняться перед профессором-диссидентом.