Morgenthau Hans. Politics Among Nations. 6th edition. N.Y., 1985. P. 37.
Nincic Miroslav. Anatomy of Hostility. N.Y., 1989. C. 24.
бсовской» ли, как один из главных идеологов неоконсерватизма в Америке Роберт Кейган8, или «упорядоченной», как Мастерс, никуда нам не деться от факта, замечательно точно подчеркнутого в названии работы самого Мастерса: никакого существенного прогресса в обустройстве мировой политики с первобытных времен не произошло. По-прежнему мало чем отличается она от политики дикарей.
Нужны примеры? Каждому, кто знает европейскую историю хотя бы в объеме школьного учебника, известно, что после сокрушения континентальной диктатуры Наполеона «многополярный» мир, воцарившийся на обломках свергнутой гегемонии, привёл вовсе не к торжеству международного права. Напротив, привел он к возникновению нового континентального гегемона, которого четыре десятилетия спустя опять пришлось силой свергать со сверхдержавного Олимпа. Снова правда оказалась на кончике копья. И так с тех пор было на протяжении двух столетий.
Во всех без исключения случаях свержение «однополярного» гегемона, столь милое сердцу российской (и китайской) пропаганды, вело вовсе не к мирному сосуществованию независимых «центров силы» и тем более не к торжеству международного права, но либо к возникновению нового гегемона, либо, если следующий гегемон оказывался слаб, к международной анархии. Так произошло, допустим, в третьей четверти XIX века, когда гегемон, сменивший после Крымской войны Россию на сверхдержавном Олимпе (Франция Наполеона III), не сумел справиться с международной анархией и был, в свою очередь, свернут новым гегемоном, на этот раз Германией Бисмарка.
В XX веке всё повторилось. Международная анархия, воцарившаяся в мировой политике в результате крушения милитаристской Германии, опять оказалась лишь прологом к возникновению нового континентального гегемона (на этот раз Германии гитлеровской). И если бы не вмешательство американцев, в ситуации новой международной анархии, возникшей на обломках вновь поверженного гегемона, место его непременно занял бы сталинский СССР. В реальности, однако, ему пришлось удовлетвориться проглоченной
8 Kagan Robert. Of Paradise and Power. NY., 2003. P. 3
Восточной Европой и вступить в затянувшуюся на десятилетия конкуренцию с еще одним претендентом на мировую гегемонию. С распадом советской империи конкурент, естественно, занял освободившееся место.
Короче, просто никогда не существовало никакой «каменной стены международного права», к которой взывают политики, не сведущие во всей этой беспрерывной смене «многополярной» анархии и «однополярной» гегемонии, длящейся столетиями. Роджер Мастерс прав, мировая политика остаётся «первобытной политической системой» и мало чем отличается от политики дикарей: во всяком случае правда по-прежнему на кончике копья. И покуда не упразднена международная анархия, так оно и будет: всякий, кто ратует против «однополярной» гегемонии, неукоснительно оказывается на деле борцом за «многополярную» анархию.
В результате живет сегодня человечество как бы в двух временных измерениях - цивилизованном и первобытном. В одном из них, внутригосударственном, господствуют закон и порядок (и игра без правил карается как преступление), в другом, межгосударственном, - царят сила и анархия (и общие для всех правила игры даже теоретически считаются невозможными). Вот эта неестественная раздвоенность и постулируется в Realpolitik как нечто нормальное, непреодолимое, подобное закону природы, которому нет и не может быть альтернативы. Но ведь в действительности-то она есть. Коллегия великих держав Европы, известная под именем Священного Союза, как раз и была первой в истории попыткой преодолеть международную анархию.
Глава третья Упущенная Европа
Головоломка
Если мы на минуту забудем специфические проблемы, связанные с этой попыткой (в конце концов вполне можно представить себе ситуацию, при которой стремление положить конец международной анархии связано вовсе не с насильственным подавлением либеральных стремлений общества,
а, напротив, с их защитой), мы тотчас увидим, с чем столкнулись в 1815 году европейские державы. С одной стороны, на собственном горьком опыте убедились они, что «многополярная» анархия, при которой каждое государство (или, если хотите, каждый «центр силы») преследует исключительно собственные национальные (или блоковые) интересы, раньше или позже, но неизбежно порождает чудовищ (вроде того же Наполеона). Но, с другой, «однополярный» мир, доминируемый единственной сверхдержавой, оказался ведь еще более чудовищным. И тут становится совершенно ясно, в чем актуальность дилеммы, перед которой оказались создатели Священного Союза. Ведь стоит она перед нами и сегодня. И так же, как во времена Меттерниха и Александра I, представляется нашим теоретикам неразрешимой.