Большеного, совершенно правильно угадал Николай, что европейский курс Петра чреват декабризмом и конституционной монархией, т. е., в его представлении, той самой роковой для страны анархией, борьбе с которой он себя посвятил. Именно поэтому почитал он священной своей обязанностью безжалостно сломать петровский курс, радикально изменить культурно-политическую ориентацию страны и «отрезаться от Европы». С его точки зрения, это было совершенно логичное, «рациональное», как сказал бы Б.Н. Миронов, решение.
Читатель, которому случалось листать первую книгу трилогии,82 без сомнения, заметил, что точно такой же была затри столетия до Николая и логика Ивана IV. Тот ведь тоже убеждал Курбского: «Подумай, какая власть создалась в тех странах, где цари слушались совет-
82 А Л.Янов. Цит. соч.
ников, и как погибли те государства!» Отказ от самовластья означал для Грозного, как и для Николая, погибель — и не только государства, но и веры. Мало того, ограничения власти равны были для него безбожию: «А о безбожных народах что и говорить! Там ведь у них цари своими народами не владеют, а как им укажут подданные, так и управляют». И опять-таки, как и для Николая, было зто для царя Ивана последней степенью падения для православного государства.
Вот почему декабристы оказались для императора, как Курбский для Грозного, лишь злодеями и разрушителями: их европейская логика звучала для него зловещим безумием, и притом смертельно опасным для России и православия безумием. И вот почему слова Герцена, что в XIX столетии самодержавие и цивилизация не могли больше идти рядом, должны были казаться Николаю полностью лишенными смысла: самовластье и было для него цивилизацией. Во всяком случае, «русской цивилизацией».
С другой стороны, однако, и так возмутившее Б.Н. Миронова обстоятельство, что «борьба образованного общества с самодержавием» началась именно при Николае, тоже ведь было исторически обосновано и логично. Можно ли, например, отказать в логике полковнику Гавриле Батенкову, когда он, опозоренный своим поведением на допросах и ожидая смертного приговора, писал из Петропавловской крепости: «Если даже голос свободы звучал в России из-за неравенства силы лишь несколько часов, прекрасно уже то, что он прозвучал»?83 Просто Батенков руководствовался другой логикой, прямо противоположной николаевской — и мироновской. С точки зрения Батенкова, самовластье было для его отечества гибельно.
Короче говоря, никаким злодеем Николай Павлович, конечно, не был, так же как не были праведниками его оппоненты. Просто перед нами конфликт двух разных государственных логик, патерналистской и европейской, каждая из которых уходила корнями в глубокое прошлое России и в зтом смысле была вполне легитимной. Именно по зтой причине и предлагаю я читателю «Загадку николаевской России» лишь как часть своей многолетней работы, посвященной ее историческому путешествию — от самого его начала. Ибо только взгляд на зто путешествие во всей его целостно-
83 Cited in М. Zetlin. The Decembrists, NY, 1958, p. 253.
сти позволяет нам до конца понять происхождение каждой из этих непримиримых логик.
Следуетлишь иметь в виду при их оценке, что одна из них современна, хоть и возникла в позапрошлом столетии, а другая, даже если чернила на ней еще не просохли, средневековая. Одна, стало быть, исходит из того, что история движется (и вместе с ней меняются политические идеи и формы государственности), другая — из того, что исторического движения не существует. И средневековая логика Николая не могла в конечном счете не привести — и привела — к знаменитой формуле Константина Николаевича Леонтьева, что «Россию следует подморозить, чтоб она не гнила».
Поэтому прежде, чем спорить, каждому из нас следует определиться, какую именно из двух эти логик он предпочитает. В этом смысле работа «восстановителей баланса» может быть оправдана лишь с постмодернистской точки зрения, согласно которой в истории нет ни правых, ни виноватых. С точки зрения нормального человека, однако, выглядит она скорее как попытка защитить от критики истории средневековую логику Николая Павловича.
Глава первая Вводная | j^Qjyjy бЫЛО ХОРОШО
при Николае? Из всех «восстановителей баланса» Брюс Линкольн оказался единственным, кто не устрашился поставить вопрос не только о том, как «неуклонно формировалось» при Николае гражданское общество, или о благодеяниях официальной народности, но и о том, как жилось при нем людям. Помните, «царствование Николая было хорошим временем для многих в России»? На самом деле именно этот аспект ставит под вопрос всю их аргументацию. Ну, пусть игнорируют они мнение кумира университетских историков С.М. Соловьева. Или академика А.В. Никитенко. Или самого даже М.П. Погодина (помните, «рабы славят ее порядок»?) Но не следовало ли отечественным «восстановителям баланса» хотя бы спросить себя, как сделал Линкольн, кто же в таком случае были те «многие», для кого николаевское правление было хорошим временем?
Уж, наверное, не подавляющее большинство народа России, положение которого, по признанию самого Линкольна, «постоянно
ухудшалось во времена апогея самодержавия, поскольку господа взимали с них тогда все более тяжелые поборы деньгами, натурой и трудом». Более того, «поборы эти стали тяжелее, чем когда-либо
*
раньше».84 И крестьяне, между прочим, в отличие от диссидентов, эзоповским языком своего отношения к режиму не маскировали и самиздатом, вроде письма Белинского Гоголю, не баловались. Просто убивали своих мучителей. «Мы живем среди кровопролития», — жаловался в письме Гоголю Степан Шевырев, соредактор Погодина по «Москвитянину»?5
Но если не крестьянам и не «образованному обществу», то кому же все-таки было при Николае хорошо? Боханов или Нарочницкая, допустим, как и следовало ожидать, даже не видят проблемы. Для них важно лишь, что хорошо было самодержавию, которое, как они думают, единственное «отвечает духу народа».86 Линкольн, в отличие от них, проблему видит. И приводит примеры тех, кому якобы было хорошо при Николае. Их, правда, всего два. Первый, как и следовало ожидать, — военный, генерал А.Е. Зиммерман («Все было спокойно и нормально... Никакие диссонансы не расстраивали общую гармонию»), вторая — великосветская дама, баронесса М.Н. Фредерике («Статус России был велик и благороден при Николае Павловиче. Все преклонялись перед ним и перед Россией»).87
Что и говорить, негусто. Подвела, как видим, американского историка попытка поставить вопрос в человеческом, так сказать, аспекте. Не получилось. Не нашлось на самом деле тех «многих», кому жилось при Николае хорошо. Если не считать, конечно, генералов и придворных. Но сопоставимы ли они в качестве свидетелей эпохи, скажем, с Тургеневым или Аксаковым? И действительно ли «балансируют» их лестные высказывания жестокий приговор Соловьева, Никитенко и Погодина? Я надеюсь, что после выхода в свет этой книги, адвокатам «искренне национального» императора придется все-таки ответить на эти вопросы, если они и впрямь намерены восстановить баланс в его пользу.
Bruce Lincoln. Op. cit., с. 152.
А.Г. Дементьев. Очерки по истории русской журналистики, М.-Л., 1947, с.8.
A.H. Боханав. Цит. соч., с. юо.
Bruce Lincoln. Op. cit., p. 152.
глава первая ВВОДНЭЯ
Московия
век XVII
ВТОРАЯ
ГЛАВА
глава третья Метаморфоза Карамзина
глава седьмая
глава четвертая «Процесс против рабства» глава пятая Восточный вопрос глава шестая Рождение наполеоновского
комплекса Национальная идея
ГЛАВА ВТОРАЯ Московия:1 81
век XVII
Московский период был самым плохим периодом в русской истории... Киевская Русь не была замкнута от Запада, была восприимчивее и свободнее, чем Московское царство, в удушливой атмосфере которого угасла даже святость. х Николай Бердяев