И дорого еще придется заплатить Московии за это бессмысленное предательство и предпочтение своего Государства Власти интересам страны, когда преемник Хмельницкого гетман Иван Выгов- ский с татарами уничтожит весною 1659 года под Конотопом лучшую московитскую армию Шереметева.
Так или иначе, Московия удовлетворилась в итоге включением в царский титул «всея Великия и Малыя и Белыя Руси самодержца Литовского, Волынского и Подольского». Даром что на самом деле и «Малыя» и «Белыя», и Литву, и Подолию, и Волынь отдала она частью туркам, частью полякам. Не говоря уже о том, что по Кардисско- му миру шведам достались все её завоевания в Ливонии, а по Анд- русовскому с поляками еле-еле удержала Московия лишь Смоленск да левобережье Украины.
Печальный итог всему этому подвел тотже Юрий Крижанич: «Поистине достойна сожаления наша злосчастная политика, мы ,л, стремимся воевать там, где мы должны были бы содержать постоянный мир, а вместо того пробуждаем спящих псов; где же следовало бы дать отпор дерзкому врагу, там мы откупаемся дарами и все-таки терпим беспрестанные разбои и опустошения, отдаем безбожному врагу чуть не все добро земли своей, а собственный народ доводим до голода, до отчаяния».68 Это горестное наблюдение Крижанича и подводит нас к следующему сюжету.
Ј7
Н.И. Костомаров. Цит. соч., с. 218.
Јй
П. Бережков, Спб., 1891, с. 76.
Глава вторая
Московия:векXVII L/кч i гнллкпп
крымская
эпопея Я останавливаюсь здесь на этой заключительной неудаче московитской истории лишь потому, что служит она превосходной иллюстрацией ко всему, о чем мы так подробно говорили в первой книге трилогии.69 Я имею в виду отказ Грозного царя от антитатарской стратегии. Почти за полтора столетия до Крымского похода Василия Голицына в 1686 году вопрос этот расколол российскую политическую элиту, привел к гибели реформистского правительства Адашева, к самодержавной революции и в конечном счете к той самой Московии, политику которой мы теперь обсуждаем. Тогда, на исходе 1550-х, «время было над бусурманы християнским царем мститися, — писал князь Андрей Курбский, словно предвещая горестные заметы Крижанича, — за многолетнюю кровь християнскую, беспрестанно проливаему от них и успокоити собя и отечества свои вечне».70 И продолжал: «Мы же паки и паки ко царю стужали и советовали, или бы сам потщился идти или войско великое послал в то время на Орду, он же не послушал»/1 Впрочем, читатель, знакомый с первой книгой трилогии, всю эту историю знает. Знает и почему не послушал царь свое правительство, отверг антитатарскую стратегию и совершил вместо нее свой знаменитый «поворот на Германы», по сути предопределивший всю последующую русскую историю. И почему так упорно отказывалась Москва выступить вместе с Европой против тогдашней сверхдержавы Турции и её сателлита, перекопского хана Девлет Ги- рея, предложив вместо этого Турции союз против Европы.
Пять поколений должно было пройти, покуда мысль о европейском союзе против Турции опять стала на повестку дня в Московии — главным образом благодаря усилиям Ордина-Нащокина и Голицына. В 1672 году московитские послы посетили Париж, Лондон, Копенгаген, Стокгольм, Гаагу, Берлин, Дрезден, Венецию и Рим,
AM. Янов. У истоков трагедии, 1462-1584, M., Прогресс-традиция, 2001.
Prince AM. Kurbsky's History of Ivan IV, Ed. & trans. By J.L.I. Fennel, Cambridge Univ. Press,
1965. p. 123.
Ibid., p.162.
предложив им ту самую стратегию, за которую страстно и безнадежно ратовал больше столетия назад князь Андрей. «В первый раз, — говорит Валишевский, — призыв к крестовому походу шел из того глухого и немого Кремля, где столько раз уже папство и другие христианские державы пытались пробудить отклик симпатии и солидарности к общему делу»/2 На этот раз мстительно промолчала Европа, не успевшая еще освоиться с методом московитских импровизаций.
Время, однако, пришло. Поддерживаемая «христианнейшим королем» Людовиком Х1\/Турция в последний раз поднялась на Европу — и, между прочим, на Московию, силой отняв у нее те самые Волынь и Подолию, которые, как мы помним, уже были включены в титул царя. Перед лицом азиатской угрозы смолкли прошлые раздоры. В 1686 году Москва вступила в Священный союз с Австрией, Польшей и Венецией под верховным патронажем Папы Иннокентия XI.Той же осенью в царском манифесте впервые сказано было ратным людям то, за что, случалось, ссылали в монастырь или в Тобольск безобидных интеллигентов, как Максим Грек в XVI веке и Юрий Крижанич в XVII веке. Сказано было, чтобы собирались в поход на Крым и что предпринимается он для избавления русской земли от нестерпимых обид и унижений. Что ни откуда не выводят татары столько пленных, сколько из Руси, торгуя христианами, как скотом, ругаясь над верою православною.А теперь давайте сравним этот царский манифест стем, за что двумя десятилетиями раньше сослан был в Сибирь Крижанич. В секретной записке царю он писал: «На всех военных кораблях турецких не видно почти никаких гребцов, кроме русских, а в городах и местечках по всей Греции, Палестине, Сирии, Египту и Анатолии, то есть по всему турецкому царству, такое множество русских рабов, что они обыкновенно спрашивают у земляков, вновь прибывающих, остались ли еще на Руси какие-нибудь люди».73
Так вот и работало в Московии Государство Власти. Сначала объявляло правду крамолой и воровством, ссылало за неё, как за государственное преступление, а потом беззастенчиво лровозгла-
/СФ. Валишевский. Цит. соч., с. 326.
Крымская эпопея
>
Глава вторая Московия: век XVII
П. Бережков. Цит. соч., с. 68.
шало ее собственным открытием. Читатель уже знает, что точно то же самое сделал в «Московии» XIX века император Николай с декабристами. Послав их на виселицу и в Сибирь, повелел он из их показаний на следствии сделать сводную записку — и не только время от времени ее просматривал, но и хранил ее до конца своих дней в собственном кабинете. И когда, переломив себя, признал он наконец в речи на заседании Государственного совета 30 марта 1842 года, что «крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло... и нельзя скрывать от себя, что нынешнее положение не может продолжаться навсегда»/4 сослался ли он тогда на тех, кому обязан был этой правдой?
Вернемся, однако, к нашему сюжету. Сказано было в царском манифесте 1686-го и нечто еще более страшное. За такое, случалось, и не так уж давно, вырывали православным языки и заливали рты расплавленным оловом. Сказано было, что и через двести лет после разгрома Золотой орды русское царство все еще платит бу- сурманам ежегодную дань. По каковой причине терпит стыд и укоризну от соседних государств, а границ своих этой данью все же не охраняет. Ибо хан берет деньги, а гонцов бесчестит и русские города разоряет...Сто тридцать лет назад, когда «паки и паки стужали царю» то же самое Курбский с соратниками, когда огненным смерчем прошли по Крыму Данила Адашев и дьяк Ржевский, когда поднял на хана запорожское войско старый князь-казак Вишневецкий, когда готов был народ после взятия Казани идти добивать в освободительном порыве последний осколок Золотой орды, порыв его был погашен террором опричнины, знамя борьбы с татарщиной свернуто. Курбский заплатил за свою правду изгнанием, Данила Адашев — головой. А хан, который только что «в отчаянии писал султану, — по словам Карамзина, — что все погибло, если он не спасет Крым»,75 не только уцелел, но и продолжал взимать с Московии дань. Еще полтора столетия!
Самое удивительное во всем этом, однако, другое. А именно, что многие поколения историков вплоть до конца XX века, неизмен-
М.О. Гершензон. Эпоха Николая 1, М., 1911, с. 59.
Н.М. Карамзин. История государства Российского, Спб., 1819л. 8, с. 253.
но находили, что в этом эпохальном споре прав был царь, отказавшийся от похода на Крым, а Курбский — изменник. Что воевать Крым Россия была в 1550-е не готова и неудачный московитский поход 1686-го — тому доказательство.