Известно, что председатель Комитета министров В.П. Кочубей говорил Боровкову: «Государь часто просматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дельного, да и я часто к нему прибегаю». Известно, наконец, что дан был этот свод секретному комитету 6 декабря 1826 года с наставлением «извлечь из сих сведений возможную пользу при будущих трудах своих».37 То был первый из шести, как думал В.О. Ключевский, или девяти, как полагал великий знаток крестьянского вопроса В.И. Семевский, или даже десяти, как думал Линкольн, секретных и весьма секретных комитетов. Всем этим комитетам предписано было покончить с помещичьим беспределом, как со слов декабристов описал его Боровков:
«Помещики неистовствуют над своими крестьянами; продавать в розницу семьи, похищать невинность, развращать крестьянских жен считается ни во что и делается явно, не говоря уже о тягост ном обременении барщиною и оброками»38 Так что в эт^м смысле Линкольн прав: Николай, в отличие от своего современного поклонника Миронова, действительно считал крепостничество анахронизмом. И более того, крестьянский вопрос полагал он главным вопросом своей внутренней политики. Не менее важно, что император терпел в числе ближайших сотрудников Павла Дмитриевича Киселева, человека, в высшей степени европейски просвещенного и в то же время представлявшего полную противоположность Карамзину. Киселев был таким же «декабристом без декабря», как А.И. Тургенев или П.А. Вяземский, которые, между прочим, были его сверстниками и товарищами. В бытность начальником
ИР, вып. з, с. 170-171. Там же, с. 171. Там же, с. 173.
штаба 2-ой армии Киселев не только близко знал многих декабристов, но с некоторыми был дружен. Он был знаком с Трубецким, Волконским и Басаргиным. Бурцев был его адъютантом и другом. Он восхищался умом Пестеля. Вот такой это был человек.
И Николай не только его терпел, но и очень ему доверял. Еще в 1834 году он говорил Киселеву, что «оба мы имеем те же чувства об этом важном вопросе [освобождении крестьян], которого мои министры не понимают и который их пугает. Видишь ли [он указал на декабристский свод Боровкова], я собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства».39 В другой беседе император сказал Киселеву, что «крепостное право в настоящем его положении оставаться не может». И пожаловался: «Я говорил со многими из моих сотрудников и ни в одном не нашел прямого сочувствия; даже в семействе моём некоторые были совершенно противны. Несмотря на это, я учредил комитет для рассмотрения постановлений о крепостном праве. [И в нём] я нашел противодействие».40
Глава четвертая
«Процесс против рабства» ЗаВеЩаНИе НИКОЛЭЯ
Беда в другом: за все тридцатилетие его царствования ровно ничего так и не было сделано для облегчения крестьянской участи, не говоря уже о подготовке «процесса против рабства». Как писал В.О. Ключевский, «издано было свыше ста указов о помещичьих крестьянах. Они как будто бы исходили из мысли постепенно ограничить крепостное право, но или остались без действия, или даже укрепляли существующее положение дел»41 Совершенно согласен с этим и В.И. Семевский: «деятельность девяти секретных, келейных и особых комитетов не имела никаких серьезных последствий»42 Даже Миронову приходится это признать, пусть и в очень странной форме: «Николай I побоялся отменить крепостное право из-за непредсказуемости последствий этого шага, хотя и завещал своему сыну отменить его».43
Там же, с. 236.
Там же, с. 237.
В.О. Ключевский. Сочинения, М., 1958, т.5, с. 379.
УИ.О. Гершензон. Эпоха Николая I, М., 1911, с. 61.
Б.Н. Миронов. Цит. соч., т. 1, с. 408.
Откуда взял историк это «завещание сыну» остается его тайной. Никаких документальных подтверждений он не приводит. Да и выглядело бы такое завещание в высшей степени нелогично, чтобы не сказать безответственно. В самом деле, какой отец завещал бы сыну «непредсказуемый шаг», на который сам не решился именно из-за его непредсказуемости? Впрочем, воттексттой знаменитой речи 30 марта 1842 года, на которую ссылался Линкольн и которая была, собственно, завещанием Николая.
«Нет сомнения, — сказал он, — что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным... Я никогда на это не решусь, считая, что время, когда можно будет приступить к такой мере вообще очень еще далеко, но в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства.
Но нельзя скрывать от себя, что нынешнее положение не может продолжаться навсегда. [Это] я не могу не отнести больше всего к двум причинам: во-первых, к собственной неосторожности помещиков, которые дают своим крепостным несвойственное состоянию последних высшее воспитание, а через то, развивая в них новый круг понятий, делают их положение еще более тягостным; во-вторых, к тому, что некоторые помещики употребляют свою власть во зло, а дворянские предводители к пресечению таких злоупотреблений не находят средств в законе, ничем почти не ограничивающем помещичьей власти... Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию... Я считаю это священною моей обязанностью и обязанностью тех, кто будет после меня».ы Вот что на самом деле завещал наследнику Николай. Не отменить крепостное право, но всего лишь «проложить дорогу к переходному состоянию». Что именно имел он в виду под этим переходным состоянием, очевидно из указа об «обязанных крестьянах», который и был издан 6 апреля 1842 года. Указ лишь повторял александровский закон 1803-го о вольных хлебопашцах, разрешая помещикам отпускать крестьян на волю. Но с одной существенной поправкой,
44 /И.О. Гершензон. Цит. соч., с. 59-60.
которая портила все дело: землю в собственность крестьяне не получали. Так Николай 30 марта и сказал:
«проект устраняет, однако же, вредное начало того [александровского] закона — отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, желательно видеть навсегда неприкосновенною в руках дворянства». Ибо «земля есть собственность не крестьян, а помещиков».
Но самое главное, указ ни в малейшей степени не обязывал помещиков отпускать крестьян на волю, пусть даже без земли. Он лишь предоставлял
«всякому возможность следовать своему сердечному влечению»45 Даже Линкольн вынужден был признать, что баланса не получилось. «Едва ли можно это назвать мерой, — писал он, — способной „проложить дорогу к переходному состоянию"».46
Глава четвертая
«Процесс против рабства» ДД И Р О Н О В ПрОТИВ
Ключевского Совершенно очевидно здесь, что Николай капитулировал. Только за восемь лет до этого фиаско он так искренне, чтобы не сказать трогательно, жаловался Киселеву на сопротивление своих министров и семьи, утверждая, что никогда не сложит оружия. И вот он признал своё поражение. Точно так же, как за полвека до него Александр. Разница, однако, в том, что для Александра было это помимо всего прочего поражением политическим и нравственным, тогда как для Николая здесь был просто тактический выбор. Он, конечно, страшился пугачевщины. Только еще больше боялся он Собакеви- чей и Скалозубов, напугавших в своё время его старшего брата и оказавшихся после 1825 года правящей кастой империи.
Василий Осипович Ключевский тонко почувствовал разницу.
«Этим [николаевским] правителям, — писал он, — доступна была не политическая или нравственная, а только узкая полицейская точка зрения на крепостное право; оно не смущало их своим противоречи-