Глава одиннадцатая Последний спор
Попытка, как мы знаем, не сработала (так же, заметим в скобках, как не сработала поначалу Magna Carta 1215 года и в Англии).
Результатом её провала и был конституционный проект Салтыкова. Иначе говоря, он стал бесспорным свидетельством того, что в докре- постнические и досамодержавные времена русская аристократия обнаружила замечательную способность учиться на своих ошибках. В ходе государственного переворота Грозного пришла она, естественно, к заключению, что пункт в Судебнике не может служить серьезной гарантией от царского произвола. Отсюда и полноформатный проект конституционной монархии 1610 года.
В отличие от В.О. Ключевского и Б.Н. Чичерина, однако, Пелипенко не только не задумывается над этой загадкой, но отбрасывает её с порога. «Восклицания типа «Ах, если бы!» - пишет он, - выглядят не менее наивно, чем примитивные детерминистские схемы вульгаризированного гегелевско-марксистского толка»6. Другими словами, рассматривает он конституционный проект Салтыкова, погибший в пламени гражданской войны и Смуты, не как упущенную возможность, способную возродиться на другом историческом перекрестке России, но как благое пожелание, ничего общего не имеющее с реальностью русской истории (несмотря даже на то, что три столетия спустя проект Салтыкова и впрямь возродился в Основном законе конституционной монархии 1906 года).
Пелипенко, как мы видели, думает иначе: ничего, мол, эти наивные либеральные поползновения не изменили - и изменить не могли - в курсе «теократической империи»7 с её «деспотической линией»8.
Допустим. Но ведь откуда-то этот проект должен был взяться. Он нисколько не похож на польскую выборную монархию. И ничего подобного ему не возникло в соседних с Россией континентальных империях XVII века - ни в Оттоманской, ни даже в Священной Римской империи германской нации. А в России почему-то возникло. Почему? Пелипенко этот вопрос не кажется серьезным. Верно, говорит он, «делаются попытки уравновесить имперско-теократиче- скую и либеральную линии в русской истории за счет переосмысле-
Пелипенко АЛ. Цит. соч. С.66.
Там же. С. 69.
ния масштабов и значения последней. Так поступает, в частности, А. Янов (от Ивана III к конституции Михаила Салтыкова, далее к верхов- никам и декабристам и т.д.). Однако вялый пунктир либеральных поползновений, объяснимых сначала отголосками раннесредневе- кового синкрезиса, а затем влиянием той же самой Европы... вряд ли может быть назван в полном смысле линией. Нет необходимости затевать споры по конкретным пунктам, например, о том, что если в феномене декабристов и можно говорить о какой-либо традиции, то это скорее традиция гвардейских дворцовых переворотов и т.д. Достаточно задать простой вопрос - почему в нашей истории деспотическая линия всегда побеждала либеральную? Никакими частными причинами этого не объяснить»9.
Глава одиннадцатая «СКаЧОК» Последний спор
Что же предлагает Пелипенко взамен «вялого пунктира либеральных поползновений»? Как, по его мнению, могла бы вырваться Россия из удушающих объятий всегда победоносной «деспотической линии», если возможность опереться на европейские корни её собственной политической культуры небрежно, как мы видели, раскассирована? Какова, короче говоря, её перспектива в XXI веке? Пелипенко уверен, что он знает. Состоит нарисованная им перспектива тоже из двух частей.
Первая заключается в том, что как была со времен Ивана Грозного Россия имперско-деспотической «антитезой» европейской национальной государственности, так и осталась. Потому-то «пронизанное метастазами средневековой ментальности сознание [сегодняшней российской элиты] остро неадекватно современной реальности».10 И главная причина этой неадекватности та же, что во времена Ивана Грозного - «синкретичность сознания»11.
Вторая часть перспективы, предложенной Пелипенко как, впрочем, и всем сообществом либеральных культурологов, предполагает
9 Там же.
Там же. С. 70.
неожиданный и головокружительный качественный «скачок» России к «национальной государственности». Конечно, качественные скачки не противоречат «детерминистским схемам гегелевско-марксист- ского толка», но там выступают они все-таки как результат критического накопления перемен количественных. Однако первая часть перспективы Пелипенко никаких таких количественных перемен не содержит. Напротив, сознание современной российской элиты остается, как мы только что слышали, «остро неадекватным современной реальности».
Глава одиннадцатая Последний спор
Тем не менее «скачок» постулируется. Более того, оказывается он императивом, единственным шансом на выживание России в современном мире. Вот пожалуйста: «Сейчас еще есть возможность, расставшись с имперской идеей, перейти к формированию национального государства. Иначе говоря, превратиться из имперского народа в национальный. Возможно, это последний шанс, который дан России».12
Странное совпадение
Непонятными здесь остаются лишь два вопроса. Во-пер- вых, с какой, собственно, стати совершит вдругтакой спасительный «скачок» страна, на протяжении столетий и до сегодняшнего дня совершенно чуждая конституционным ценностям Европы, в том числе национальной государственности? Многоэтническая, добавим, страна, чье сознание всегда, по мнению Пелипенко, было - и остается - синкретичным? Не выглядит ли такая ошеломляющая гипотеза еще более наивной, нежели «детерминистские схемы геге- левско-марксистского толка»?
Правда, Пелипенко мог бы указать, но почему-то не указывает, на один пример «превращения» бывшей восточно-деспотической империи в национальное государство. Произошло это в результате национальной революции Мустафы Кемаля (Ататюрка) в потерпевшей сокрушительное поражение в Первой мировой войне
Оттоманской империи. Проблема лишь в том, что привела революция Ататюрка вовсе не к установлению в Турции европейских либеральных ценностей, но к жесточайшей «национальной диктатуре». Другими словами, «превращение из имперского народа в национальный» обернулось для турок не свободой, но десятилетиями военной диктатуры. Может быть, поэтому и не упоминает Пелипенко турецкий пример? К сожалению, другими примерами формирования национального государства из бывших деспотических империй история не располагает. Это первое, что вызывает сомнение в предложенной им перспективе.
Второе - это её странное совпадение с перспективой, которой настойчиво добиваются для России самые оголтелые её националисты. Мы ведь еще не забыли, что первым, кто предложил отделение России от СССР был националист Валентин Распутин. И что даже ненависть к Ельцину не помешала в 1990-м националистам в Верховном Совете единодушно проголосовать за Декларацию о суверенитете России. Не забыли и того, как отчаянно добивался в нем националист Сергей Бабурин, чтобы страна называлась не Российская Федерация, а Россия.
Сегодня превращение РФ в национальное государство - клише в националистических кругах. Долой «Эр Эфию!» - их лозунг. Вот как, например, рассуждает об этом предмете рядовой националист Павел Святенков: «Россия, единственная страна СНГ, которая отказалась от строительства национального государства. Наша страна является лишь окровавленным обрубком СССР, официальной идеологией которого остается «многонациональное^»... По сути это означает сохранение безгосударственного статуса русского народа, которому единственному из всех народов бывшего СССР отказано в национальном самоопределении»13.
Ни Распутин, ни Святенков, ни их единомышленники, которых не перечесть, не станут скрывать, что этому преклонению перед «национальной государственностью» научил их общий наставник, необычайно сейчас популярный в Москве эмигрантский философ Иван Александрович Ильин. Нет слов, Ильину случалось, как видели мы
Святенков П. Россия как антипроект // APN. ру. 2006, 21 мая.