Напротив, то обстоятельство, что гигантские перемены, случившиеся в стране за полтора столетия, почти не сказались на базисной структуре Русской идеи (полистайте «Тайну России» Михаила Назарова или хотя бы интервью Виталия Найшуля газете «Время МН» в 2ооо году или «Известиям» в 2001-м, и вы в этом убедитесь), лишь подтверждает: как и положено средневековому мифу, Русская идея полностью иммунна к любым изменениям окружающей среды.
Вот пример. Уже в 2000 году читаем в московской газете категорическое заявление «национально ориентированного» интеллигента: «Карты ложатся так, что мы [опять] можем жить ... на Святой Руси»67. И пишет это человек совершенно серьёзно, опираясь на те же славянофильские аргументы, от которых еще Чаадаев и Чичерин камня на камне не оставили. И слышим мы это не от какого-нибудь православного фундаменталиста вроде Назарова, который с откровенно средневековой маниакальностью не устает напоминать нам, что именно «еврейским ожиданием мессии и воспользуется антихрист, подготовка воцарения которого ... как раз и происходит в западном мире, подпавшем под иудейские деньги и идеалы»68.
Ничего подобного, слышим мы о «святорусском» будущем путинской России от вполне современного ультра либерального экономиста, именно в воссоздании Московии и усматривающего действительную цель сегодняшних реформ[37]. Поистине роковым образом недооцениваем мы роль славянофилов не только в истории России, но и в сегодняшней идейной борьбе.
Еще яснеер-анет это, если мы уточним наш вопрос. Если спросим, например, можетли средневековый по духу миф быть функциональным в современной среде? Но ведь ответ здесь так же очевиден, как и вопрос. Мы видели это - и не в одной России.
На наших глазах средневековые мифы не только возрождались, но и становились, по известному выражению Маркса, материальной силой - и в Германии, и в Италии, и в Японии, не говоря уже об
НайшульВА. Рубеж двух эпох// Время МН. 2000,6 марта.
Назаров М. Тайна России. М.» 1990. С. 578.
исламском мире. Как бы то ни было, XX столетие (как, впрочем, и нынешнее) снабдило нас, к сожалению, слишком большим числом свидетельств, что в стране, сохранившей достаточно пережитков средневековья в своей политической традиции и в сознании (или, может быть, в подсознании) своих «производителей смыслов», такие идеологии вполне функциональны.
Действительно серьезный вопрос, который, к сожалению, не заинтересовал ни Белинского, ни Чичерина, ни самого даже Чаадаева и на который покуда нет ответа, совсем иной: что вообще вызывает их к жизни в современной среде? Тут мы можем лишь внимательно исследовать каждый отдельный случай такого средневекового протуберанца, надеясь, что в конце концов, когда все такие случаи будут разобраны по косточкам, сложится и общая теория возрождения средневековья в современном мире.Рождение славянофильской утопии в 1830 годы представляет один из самых интересных таких случаев. Тут, как мы помним, была она ответом на бюрократическую утопию псевдомосковитской «цивилизации», присвоившей себе статус секулярной религии. И так тесно были сращены в этой новой религии обожествленного государства деспотизм с «гением нации», православие с политическим идолопоклонством, патриотизм с крепостным правом, что она оказалась практически неуязвимой для критики извне. Это была изобретательно придуманная конструкция, тоталитарная ловушка такой мощи, что подорвать её господство над умами можно было лишь одним способом - изнутри, став на её собственную почву, оперируя её понятиями.Никто в тогдашней России, кроме славянофилов, не мог бы исполнить такую задачу. Ибо только с позиции неограниченной власти можно было атаковать деспотизм - как кощунство. Только с позиции защиты православия можно было сокрушить политическое идолопоклонство - как ересь. Только с позиции «национального самодовольства» можно было бороться с «национальным самообожанием» - как с извращением. Это и сделали славянофилы, разоблачив деспотизм как самозванца, как фальшивую религию, как отступничество от христианства. Короче, они оказались
в парадоксальной для них роли борцов за секуляризацию власти. И если прав был Маркс, что «критика религии есть предпосылка всякой другой критики»[38], то задачу свою они выполнили.
Признанный мастер демонтажа тоталитарной идеологии Александр Николаевич Яковлев подтвердил эту мою догадку, высказанную в книге «Русская идея и 2000 год» задолго до распада советской «Официальной Народности». Вот что он сказал: «Этого монстра демонтировать можно только изнутри и обязательно под лозунгом совершенствования существующего строя»[39].
Другой вопрос, как оказались славянофилы, которые всё-таки были наследниками декабристов, «внутри» тоталитарного мифа Официальной Народности, созданного, можно сказать, именно для изничтожения декабризма, и чем пришлось им заплатить за такую метаморфозу. И тут мы ясно видим, что попытались они совершить невозможное, совместить несовместимое - свободу с самодержавием, патриотизм с «национальным самодовольством», современность со средневековьем.
В результате, способствуя разрушению в России тоталитарной ловушки, они в то же время создали вместо нее другую - средневековую. Не может быть сомнения в том, что, отчаянно сопротивляясь «непреодолимому духу времени», они помешали коренной реформе страны в 1860-е. Со своим архаическим самодержавием, отрицавшим ограничения власти, и средневековой сельской общиной, отрицавшей частную собственность, даже выйдя из фазы тоталитарной диктатуры, Россия осталась в тоталитарном пространстве, по- прежнему»беззащитная перед произволом любого нового диктатора. Страна перешла в затяжную посттоталитарную (пореформенную) фазу, так и не сумев адекватно ответить на вызовы современности.
Полуреформированная, остановленная на полдороге, повернутая лицом к прошлому, Россия жила в ожидании беды - и диктатуры. Лишь когда грянула беда, и страна, не выдержав напряжения мировой войны, провалилась в новую черную тоталитарную дыру, действительная роль славянофилов стала очевидна.
Они помешали ей выйти из средневековья, повернуться лицом к будущему, возвратить себе в очередной раз утраченную в результате антипетровской революции Николая европейскую супраидентич- ность. И тем самым подготовили новый, еще более страшный провал в прошлое. Именно это, я думаю, и имел в виду Бердяев, когда писал в 1924 году, что «Россия никогда не выходила из средних веков»[40].
глава первая вводная
глава вторая У истоков «государственного патриотизма»
глава третья Упущенная Европа
глава четвертая Ошибка Герцена
ШЕСТАЯ
глава пятая Ретроспективная утопия
Торжество
национального
глава седьмая глава восьмая глава девятая глава десятая глава
одиннадцатая
эгоизма
Три пророчества На финишной прямой Как губили петровскую Россию Агония бешеного национализма
Последний спор
глава шестая
Торжество национального эгоизма
Национальная идея старого славянофильства, лишенная своей гуманитарной подкладки, естественно, превратилась в национальный эгоизм.
П.Н. Милюков
Конечно, не одна лишь славянофильская утопия с её заимствованной мифологией Sonderweg и отчаянной тоской по Московии повинна в том, что вместо прорыва в будущее Великая реформа замкнула Россию в средневековой ловушке, обрекавшей страну на новый чудовищный катаклизм.
В реальной жизни, как мы скоро увидим, всё было куда сложнее. Работала тут и гигантская инерция патерналистской государственности, созданной еще за три столетия до их утопии после самодержавной революции Грозного царя. Сыграла свою роль и политическая близорукость дворянства, разрывавшегося между платоническими мечтами о конституции и вполне материальными узко-сословными интересами, «своекорыстничеством», как презрительно именовал это славянофил старой гвардии А.И. Кошелев. Работал и фантомный наполеоновский комплекс, т.е. всепоглощающий порыв к реваншу за крымское унижение, который практически предопределил всю внешнюю политику Александра II и его бесталанного министра Горчакова, проворонившего в пылу реваншистских страстей самую жестокую геополитическую угрозу будущему России.