' 39 Шарапов С. и Аксаков Н. Германия и славянство. М., 1909. С. 16, 26.
40 Московский сборник. М., 1887. С. XXVI.
Всё происходило, иначе говоря, буквально по Соловьеву, Высоколобое славянофильство выродилось в «стихийный и без- идейный национализм», в «национальное кулачество», увенчанное «наиболее ярким проявлением этого псевдонационального начала - антисемитизмом»[107].
И следа не осталось у третьего поколения славянофилов от наивного идеализма ретроспективной утопии, все еще мерцавшей, как помнит читатель, отраженным светом декабристского патриотизма. Даже от романтических порывов молодогвардейцев ничего не осталось - ни от православной окрыленности Достоевского, ни от мрачного византийского вдохновения Леонтьева. Когда говорили они теперь о «предстоящей борьбе за свободу», то имели в виду лишь «свободу арийской расы». Когда упоминали «идеалы», то лишь «заимствованные от еврейства».
Больно и страшно читать это заключение затянувшегося почти на столетие путешествия славянофильской мысли. Больно за обманутые надежды её родоначальников. Страшно за будущее великого народа, заведенного ею в средневековый тупик.
w Глава восьмая
Три ВОИНЫ На финишной прямой
Тем более что историческая эволюция имперского национализма на этом не закончилась. И завершение предстояло ей еще более мрачное. Государственный патриотизм николаевской эпохи поднял Россию в 1850-е, как мы видели, на войну - крестовый поход против Европы, завершившийся крымской катастрофой. Ничему не научившись на этом трагическом опыте, два десятилетия спустя опять втравила страну на этот раз славянофильская Русская идея в балканский поход на Царьград во имя мифического «славянского братства», поход, закончившийся еще одним национальным унижением на Берлинском конгрессе. И вот снова поднимала Россию на «священную войну», теперь против Германии, «национально ориентированная» интеллигенция.
Читателя должен был насторожить, я думаю, уже манифест выдвинувшегося в лидеры третьего поколения Шарапова, подписанный, кстати, и родственником родоначальников славянофильства Н.П. Аксаковым и требовавший «обезвредить» одну из великих держав Европы, объявив ее «главным врагом и смутьяном среди остального белого человечества». Манифест глухо провозглашал «предстоящую борьбу за свободу арийской расы».Что конкретно имелось в виду, объяснил с солдатской прямотой первый «белый» генерал Михаил Скобелев, призывавший внушить Франции «сознание связи, существующей ныне между законным возрождением славянства и возвращением ей Меца, Страсбурга, а может быть, и всего течения Рейна»*2.
N
В устах Скобелева такая тирада могла означать только войну. Войну с большой буквы. Войну - крестовый поход. Ибо «путь в Константинополь должен быть избран теперь не только через Вену, но и через Берлин»43. Так формулировался канон третьего, полицей- ско-милитаризованного, сказал бы я, славянофильского поколения: «есть одна война, которую я считаю священной. Необходимо, чтобы пожиратели славян были сами поглощены»44.
Скобелев говорил еще на языке второго поколения. Но разве менялась от этого суть дела? Он ведь опять призывал к войне «за освобождение славянства», которая при тогдашнем состоянии страны была, как и обе ее предшественницы, предприятием заведомо безнадежным, обреченным. И вдобавок еще чреватым на этот раз не одним лишь национальным унижением, но крушением петровской России. AJV1.0. Меньшиков, этот «великий патриот» и «живоносный источник русской мысли», по выражению нашего современника Валентина Распутина, подводил под самоубийственную генеральскую риторику теоретическую базу.
Оказывается, что вообще «очистителями земли являются по воле Божьей воинственные народы»45. Так как же, скажите, могла жить
42 Апушкин В. Скобелев о немцах. Пг., 1914. С. 92. Там же. С. 86.
м Там же. С. 27.
45 Меньшиков /И.О. Из писем к ближним, М., 1991, с. 14. Отзывами о Меньшикове в современной российской литературе я обязан А.Рейтблату (см. его статью «Котел фельетонных объедков» в журнале «неприкосновенный запас», 1999, №2).
Россия в мире, если сам Господь требовал от нее воинственности? Даже не во имя «идеального блага» России, как требовал Леонтьев, а просто для «очистки земли».
«Три войны» - так, собственно, можно озаглавить эту печальную повесть об окончательной деградации постниколаевского национализма. Три войны, три крестовых похода (японская не в счет: порожденная исключительно алчностью той «продажной и грабящей сволочи», которая продолжала доминировать кабинет его императорского величества при всех режимах, позорная эта война была лишь символом деградации самодержавия). Три войны - Крымская, Балканская и предстоящая мировая - на совести выродившейся Русской идеи. Она губила Россию, в любви к которой клялась.
Невероятным, почти мистическим образом совпадали войны эти, как видим, с тремя ступенями «лестницы Соловьева». Некоторые из славянофилов первого поколения стыдились Крымской войны за что, по словам самого Соловьева, «подверглись ... анафеме со стороны представителей новейшего зоологического патриотизма»46. Второе поколение, уже соскользнувшее на ступень «национального самообожания», горячо ратовало, как мы помним, за войну Балканскую. Третье, как видим, страстно и самозабвенно втравливало Россию в мировую войну, которой суждено было ее окончательно погубить, доведя, наконец, дело до её «национального самоуничтожения».
Глава восьмая
РОССИЯ ПРОТИВ «а финишной прямой
еврейства
Но как ни парадоксально может нам теперь это показаться, в стране, опустошенной «финансовой магией» самодержавия и способной поддерживать видимость порядка только «под надзором полиции», смотрели эти люди в будущее с оптимизмом. Словно позабыв трагические уроки 1856-го и 1878-го, они не только нарывались на новую войну, но и были совершенно уверены
46 Соловьев B.C. Сочинения: в 2 т. Т. 1. M., 1989. С. 445.
в победоносном ее исходе. Иван Аксаков, как мы помним, еще с грустью шел на союз с полицейским государством - только чтобы защитить «русскую самобытность», «оригинальную культуру» от посягательств либералов-западников, только потому, что в его время «середины не было». Третье поколение откровенно потешалось над этой робкой защитной тактикой. Ему уже не нужна была аксаковская «середина» между всевластием спецслужб и либералами. Эти люди представляли полицейское государство.
«За самобытность приходилось еще недавно бороться Аксакову, - восклицает теперь Шарапов, - какая там самобытность, когда весь Запад уже успел понять, что не обороняться будет русский гений от западных нападений, а сам перевернет и подчинит себе все, новую культуру и идеалы внесет в мир, новую душу вдохнет в дряхлеющее тело Запада»47. Вот у кого следовало бы сегодня поучиться Дугину.
Еще в семидесятые, во втором славянофильском поколении, Данилевский представлял себе основную конфронтацию современного мира как «Россия против Запада». Еще в восьмидесятые Леонтьев громил «либерально-эгалитарную» европеизацию России. Третьему поколению все это казалось безнадежно устаревшим, архаическим вздором. Оно верило в «Протоколы сионских мудрецов» и главным врагом полагало вовсе не европеизацию, но «евреи- зацию» России. Не «германская правительственная система», как думал в шестидесятые наивный Бакунин, лежала, по их мнению, в основе всех наших бед, а «германские идеалы», заимствованные, как только что объяснили нам свежеиспеченные арийцы, «от еврейства». «Не в прошлом, свершенном, а в грядущем, чаемом, Россия - по общей мысли славянофилов - призвана раскрыть христианскую правду о земле»48. И состояла эта правда в том, что основная конфронтация современного мира звучала как «Россия против еврейства».