Об акциях наполеоновских разведывательных служб в глубине русской территории пока мы знаем немного. Приведем лишь несколько известных фактов. В 1811 г. агентурная группа в составе полковника А.С. Платтера, майора Пикорнеля и топографа Крестковского тайно проникла в Россию. Под видом отставных русских офицеров, снабженные соответствующими документами, они совершили длительный вояж по стране (побывали в Москве и в девяти губерниях). После чего Крестковский был отправлен с полученными сведениями обратно, а двое других продолжили путешествие через Поволжье к Оренбургу для выяснения возможностей похода в Индию. Это маршрут следования отнюдь не выглядел случайным. Именно через оренбургские степи в 1801 г. император Павел I приказал идти 40 донским полкам под командой войскового атамана В.П. Орлова для поиска путей в Индию, а на Дону его впоследствии называли «Оренбургским походом». Ряд неудач и случайностей помешал наполеоновским эмиссарам добраться до намеченной цели, и они вынуждены были повернуть на Дон, где 5 августа 1812 г. Платтера арестовали. Пикорнелю удалось скрыться{253}. С этим любопытным случаем трудно не сопоставить ему подобный. В начале 1813 г. в Астрахани оказался другой агент — Адам Моретти (представлявшийся Петром Ивановым), проживавший в России под видом учителя. В 1812 г. он переехал сначала в Уфу, затем побывал в Оренбурге, а позже отправился в Астрахань, где и был арестован. При обыске в двойном дне его дорожного сундука обнаружили инструменты для съемки местности и план Оренбурга с расположением воинских частей{254}.
Нет сомнения, что французские разведывательные службы задолго перед войной получили задание осуществить информационную подготовку индийского проекта. Явно не случайно наполеоновские разведывательные службы проявляли и пристальный интерес к казачьим регионам, особенно к колыбели российского казачества — Дону. О намерениях французов «взбунтовать донцов, как народ, к которому они имеют особое уважение и благорасположение, которого желают снискать ласкою», писал в 1812 г в своих письмах из армии и английский генерал Р.-Т. Вильсон{255}.
Действительно, наполеоновская разведка в первую очередь проявляла парадоксальное внимание к сынам донских степей. Еще в 1808 г. неизвестный французский информатор доносил из России в Париж, что «казаки терпеть не могут жителей Великороссии, почти так, как ирландцы — англичан»{256} Такого рода заявления в агентурных донесениях наполеоновских резидентов в России являлись характерными и для последующих лет. Вот типичный образчик в разведывательном послании 1811 г.: «… если вспыхнет война, казаки, которые очень недовольны, будут плохо сражаться, и легко можно поднять их на восстание, обещая им независимость.»{257}. Еще раньше, в 1810 г., французская разведка отправила на Дон двух агентов для сбора сведений, а также с целью проведения антирусской пропаганды{258}. Сам Наполеон перед походом в Россию сделал заказ историку Мишелю Лезюру написать специальную работу — «Историю казаков».
Стойкая этносоциальная отчужденность казачества от прочих жителей страны на самом деле реально существовала как до 1812 г., так и на протяжении последующей истории российской империи. Но степень этой дистанцированности и отгороженности от других слоев общества наполеоновские разведки чрезмерно преувеличивали. Во власти такой, в корне ошибочной, убежденности находились и многие генералы Наполеона. Особенно грешил слабостью к казакам неаполитанский король маршал Иоахим Мюрат, злые языки даже приписывали легко увлекающемуся шурину Наполеона мечты о создании отдельного казачьего царства по заключении мира{259}. Во время и после сдачи Москвы русские завязали контакты с французским авангардом, находившимся под его командованием. Мюрат был растроган изъявлениями восхищения и уважения, расточаемыми в его адрес казачьими командирами. Поэтому нельзя исключить, что в условиях постоянного соприкосновения с донскими полками, наполеоновские эмиссары действительно, прощупывая казачьи настроения, попытались сделать недвусмысленные предложения кому-либо из близкого окружения донского атамана М.И. Платова. После этих сношений даже поползли упорные слухи о переговорах донцов с французами и о возможной их измене{260}. Окончательно иллюзии по отношению к казачеству у Наполеона и его окружения рассеялись лишь в течение второго периода русской кампании 1812 года. Покидая же Россию, французский император приказал сформировать из поляков в противовес русской иррегулярной коннице и для борьбы с ней части кракусов — нечто похожее на казачьи войска.