Даже за год до войны, во время Балканских войн, Англия поддержала Австро-Венгрию и Германию против России, с которой уже была связана «сердечным согласием» Антанты. И внутри Антанты это вполне сошло ей с рук. Более того, сама Антанта до самого сентября 1914 года держалась только на «сердечном согласии», потому что документально, специальным договором до начала Первой мировой войны оформлена не была. Трюк со стороны Альбиона более чем ловкий.
Не менее ловко при посредстве Англии были своевременно устранены «японские опасения» России. Россия могла реально ожидать выступления Японии против нее, если русская армия будет связана войной в Европе.
Сомнения России устранил союз, заключенный с Японией одной из стран Антанты — Англией. И, конечно, англо-японский союз был одним из дополнительных факторов, гарантировавших участие России в будущей европейской войне.
А как умело была поставлена Англией «дымовая завеса» чуть ли не германофильства! Видя только ее, Германия была уверена, что Англия в ее конфликт с Францией и повязанной Францией Россией не ввяжется. Кайзер был воякой бравым, но обвели его англичане вокруг пальца, как безусого юнца…
Впрочем, «англичане» — понятие собирательное. В жизни это были конкретные люди. И нам, читатель, очень не мешает присмотреться к тому, кто, в отличие от германского Гольштейна, вполне официально руководил внешней политикой Англии с 1905 по 1916 годы…
Сэр Эдуард Грей (позднее — виконт Фаллодон) стал министром иностранных дел в сорок три года. Прекрасно воспитанный, старинного вигского (то есть либерального) аристократического рода, сдержанные черты худощавого и даже изможденного лица, тонкие, плотно сжатые губы, тихий (по определению Черчилля — «замогильный») голос. Убежденный антисоветчик, умер он как раз в год прихода Гитлера к власти — в 1933 году. По мнению хорошо знавших его людей, Грей был классическим, изощренным лицемером и имел лишь одну искреннюю страсть — изучение английских пев чих птиц, которым даже посвятил специальный труд. Вот очень живая его характеристика: «Сэр Эдуард не любил говорить много; то же немногое, что он говорил, он частенько предпочитал выражать неясно. Собеседник Грея часто не знал, как, собственно, нужно понимать речи британского министра: усматривать ли в них многозначительный намек либо же полную бессодержательность, то есть желание уклониться от выражения собственных мыслей». Бездетный вдовец, чаще всего необщительный, не знавший иностранных языков, он, по утверждению некоторых, «не любил внешнюю политику». Казалось бы, не лучший кандидат на пост главы внешнеполитического ведомства. Но в своем кресле он сидел долго, прочно, и в годы, что называется, «роковые». А внешнеполитические дела держал в руках крепко.
Короче, виконт Фаллодон выглядел личностью хотя и не такой эксцентричной, как барон Гольштейн, но тоже достаточно своеобразной. И с теми же «родовыми» признаками поверенного могучих сил, которые, однако, предпочитали властвовать через посредников типа сэра Эдуарда. Лидер «либералов-империалистов», он был близок лорду Розбери — тому самому, родне Ротшильдов. Соответственно и основными задачами «английского Гольштейна» были:
1) пристёгивание к Англии (то есть в перспективе и к Америке) Франции и России;
2) проведение по отношению к Германии такой видимой линии, когда немцы не опасались бы в случае войны с Европейским континентом получить одновременно и войну с Англией.
Последнее иногда ещё называют «усыпить бдительность». То есть именно Грей прежде всего и подготовил Первую мировую войну с англосаксонской стороны. Позднее он утверждал, что «десять дней подряд» делал все, чтобы сохранить мир в июле 1914 года. И Грею на такое заявление резонно отвечали: «Да, вы десять дней подряд делали все, чтобы сохранить мир, но перед этим вы десять лет подряд делали все, чтобы вызвать войну».
Между прочим, и бывший Генерального штаба полковник русской армии, будущий маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников писал о «свойственных ханжам мазках Грея в обрисовке характера будущей мировой войны». Вот уж сказано, как припечатано.
Обманывал Грей (точнее — обманывали Греем) Германию и действительно с ханжеским размахом. В предвоенные годы Англия якобы шла на заключение конвенции с рейхом по со трудничеству на Ближнем Востоке… Шла и на соглашение о разделе португальских колониальных владений в пользу рейха.
«Иракскую» конвенцию должны были подписать 15 июня 1914 года, но потом акт подписания… «несколько отложили». «Португальское» соглашение было готово уже в мае 1913 года, потом в августе парафировано. Грей затягивал и затягивал его обнародование, а подписание назначил на… конец июля 1914 года. Именно неоправданное согласие посла Лихновски отложить опубликование договора по португальским колониям статс-секретарь фон Ягов ставил потом ему в вину как главный лондонский просчет германской дипломатии.
Хотя мог ли англофил Лихновски отказать «лучшему другу немцев» в его просьбе о «небольшой» (всего лишь до начала мировой войны!) отсрочке?
Война подоспела так вовремя и так «удачно» избавила будущего виконта Фаллодона от необходимости подписывать усиливающие Германию документы, что есть все основания утверждать, что далеко не кайзер горел желанием начать вой ну летом 1914 года.
Коллега Грея, первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль (которого у нас будет повод еще не раз помянуть недобрым словом), с присущей ему энергией бодро заявлял: «Ни разу в течение трех последних лет мы не были так хорошо подготовлены». Состояние английских вооруженных сил и промышленности Черчилль представлял, наверное, получше фон Ягова. И уверенность немецкого статс-секретаря в неготовности Англии доказывает одно: то, что англичане действительно обманывали и обманули немцев.
В дополнение к моральному портрету английского министра иностранных дел интересен такой факт. Когда творец Шерлока Холмса — Артур Конан-Дойль — в 1900-е годы выступил с гневным протестом против конголезской политики бельгийского короля Леопольда, заливавшего Конго кровью и слезами, сэр Эдуард считал, что шумиха вокруг Конго угрожает европейскому миру.
Хотя по здравом размышлении понимаешь, что не в мора ли здесь, пожалуй, дело… Оттолкнешь от Антанты Бельгию, а что если та — не дай Бог! — разрешит Германии транзит войск через свою территорию для удара по Франции?
И как же тогда с удобным поводом для Англии «вступиться» за «поруганную» Бельгию и вступить в войну? Ведь сэр Ар тур смотрел далеко вперёд…
Сразу после Сараевских выстрелов Грей в очередной раз демонстративно подчеркнул незаинтересованность Англии в развитии напряженности и сумел создать у немцев полную иллюзию того, что Англия в войне против Германии участвовать не будет. Подстрекательство было не столько тонкое, сколько совсем уж бесчестное. Потом историки будут объяснять поведение Англии ее тревогами по поводу растущей-де германской морской мощи, но вот как соотносились военно-морские силы на основном морском театре в Северном море. Англия имела в «Гранд-Флит» («Большом флоте») и «Флоте Канала» 20 дредноутов, 38 додредноутов (линкоров), 5 линейных крейсеров, 67 крейсеров, 192 эсминца и 68 подводных лодок.
Флот открытого моря Германии включал в себя 15 дредноутов, 22 додредноута, 3 линейных крейсера, 25 крейсеров, 137 эсминцев и 24 подлодки.
Общее же число наиболее тяжёлых кораблей сверхдредноутного, дредноутного и додредноутного типа у Англии выглядело еще внушительнее — 66 против 37 немецких. То есть за англичанами оказывалось явное преимущество — особенно с учетом французского флота (правда, слабого), отличной береговой обороны и хорошо защищенных морских баз.
Англичане более интенсивно наращивали флотскую мощь.
На Балтийском море русский Балтийский флот подавляюще превосходил немецкие силы, и поэтому немцы оказывались перед необходимостью перебрасывать часть кораблей из Северного моря на Балтику через Кильский канал (что они потом и делали).