Когда курс марки стабилизировался, ФДР продал свою долю — свыше тысячи акций — по 10 тысяч марок за штуку. Марок уже не бумажных, а золотых…
Пик инфляции пришелся на 1923 год неслучайно. Как раз тогда германский и американский Капитал (вместе с английским) решили ряд важных проблем. А германские промышленники еще и добились на время особой сплоченности после-версальских немцев. Этот интересный эпизод получил название «пассивного сопротивления» в Руре.
В 1922 году у власти было правительство Вирта-Ратенау, и оно вело «политику выполнения мирного договора». 28 июня Ратенау со своей виллы в Грюнвальде отправился на машине в министерство. По дороге его нагнала другая машина и на перекрестке неожиданно преградила дорогу. Шофер Ратенау резко затормозил, а преследователи открыли стрельбу. По том взорвалась граната, и Ратенау был убит наповал. За тремя убийцами из организации «Консул» легко угадывался Стиннес.
В ноябре пал (политически) и Вирт. Новый канцлер Куно был до этого генеральным директором «Линие Гамбург-Америка», то есть сподвижником Моргана. И правительство Куно начало широко саботировать репарационные поставки, вступив на путь «политики катастроф», к которой призывал Стиннес.
Причиной такого внешне смелого поворота стало решение магнатов США и Англии, совпавшее с желанием Германии, поскорее отстранить от активной европейской экономической политики победителя-аутсайдера — Францию. Надо было зримо, в какой-то шумной акции показать и доказать необходимость чего-то нового в послеверсальской ситуации. Скажу сразу, что этим «чем-то» должен был стать план Дауэса, дававший жизнь перспективному гибриду «троянского коня» и «дойной коровы».
Две названные цели были прозрачными, но, думается мне, что был тут и третий момент. Обостряя отношения между Францией и Германией, англосаксы вкупе с Кунами и Лебами исключали для Франции возможность реалистичной ее политики по отношению к Германии. Во Франции имелись дело вые круги, которые строили планы такого франко-германского экономического сближения, где Германия виделась как минимум равным партнером.
Нетрудно было понять, что динамизм Германии быстро отдал бы ей «первую скрипку», а Франция взамен получала бы стабильное будущее, лишенное противостояния Германии.
Для Франции это был единственный шанс сохранить в будущем очень пристойное положение в мире, не подпадая под англосаксонское влияние. И, конечно, Штатам подобные поползновения нужно было сорвать еще до их внятного формулирования. Ведь нужно было думать уже о новой — будущей мировой войне, где Франции опять предстояло с Германией воевать, а не сотрудничать.
Всё вышло как по нотам. В январе 1923 года французы и бельгийцы, ссылаясь на невыполнение угольных и лесных репарационных поставок, оккупировали Рурскую область. Оккупанты ультимативно потребовали от представителей рабочих и директоров «дани», уже на 20 % большей, а за отказ угрожали военным судом, то есть расстрелом.
Ответом и стало «пассивное сопротивление»: добыча угля и работа предприятий не прекращались, но железнодорожники и рейнские водники парализовали транспортную сеть и прекратили вывоз сырья во Францию.
Тогда французы и бельгийцы вызвали своих железнодорожников. Сопротивление нарастало, заводы останавливались. Оккупанты дополнительно воспользовались услугами… поляков, которые тут же призвали военнообязанных и направили их в Германию для обслуживания рурской промышленности и транспорта. Одновременно Рур, где сосредотачивалось три пятых горного и горнозаводского дела страны, был отрезан от Германии.
И тут Берлин распорядился начать полный саботаж. Рабочие бездействовали, торговля замерла, чиновники бастовали. А жил Рур за счет постоянных государственных субсидий. При этом угольные и чугунные короли Рура нередко платили рабочим эрзац-банкнотами собственного производства (все равно деньги у рабочих шли только на продовольствие), а на бумажные марки субсидий в том же Берлине закупали фунты и доллары.
Рурская эпопея и добила марку окончательно, как того и хотел Стиннес. На 23 ноября 1923 года общая масса бумажных марок составила 224 септиллиона. В миллиардах — сумма астрономическая!
Был, как мы знаем, у этого «рурского эпизода» и тот пикантный нюанс, что «пассивное сопротивление» рядовых немцев поддерживали берлинские субсидии, а внешнее безрассудство Берлина, крутившего и крутившего печатный станок, питали из-за океана подсказки: «Сопротивляйтесь».
Расчёт был верным. В случае с Руром Германия впервые взбрыкнула по-настоящему, запахло взрывом. Справиться с ним Франция не могла. И тогда Францию отставили в сторону, а США взяли европейские вожжи в свои руки уже открыто.
ГЛАВА 11
Новые директивы — планы Дауэса и Юнга
30 ноября 1923 года под руководством американского генерала Дауэса и английского финансиста Г. Мак-Кензера начала работать комиссия экспертов по определению платеже способности Германии, В августе 1924 года на Лондонской конференции Европе и Германии был продиктован уже сам план Дауэса. 30 августа 1924 года вышел закон о денежной реформе, и с этого дня план вступил в силу.
Шестидесятилетний вице-президент США Чарльз Гейтс Дауэс был по совместительству еще и директором-основателем крупнейшего чикагского банка «Центральный Трест Ил линойса», связанного (какое «совпадение»!) с группой все того же Моргана, с которым имел тесные отношения Ратенау.
Во время Первой мировой войны Дауэс в чине генерала в координации с Барухом организовывал военные поставки в Европу. Первая Большая Советская Энциклопедия в томе 20, из данном в 1930 году, аттестовывала его как символ гегемонии американского капитала в Европе, но отдавала должное: «Д. является одним из талантливых представителей америк. монополистического финансового капитала, великолепно разбирающимся в положении послевоенной Европы и планомерно проводящим проникновение америк. капитала во все важнейшие страны Европы, в особенности в Германию и Францию».
Теперь Дауэс объявил: в ближайшие пять лет Германия выкладывает «на бочку» по полтора миллиарда марок золотом, потом — по два с половиной. Контроль над немецкой военной] промышленностью резко ослабевал, а под право контроля немецких железных дорог и банков Штаты давали Веймарской республике первый кредит в 200 миллионов долларов на восстановление экономики.
Потом последовали и другие кредиты. Жалеть не приходи лось — считалось, что вкладывается в своё… Собственно, так: оно и было. Германия начала резко прибавлять промышленные и торговые обороты, и с началом реализации плана Дауэса в германском будущем появился устойчивый просвет. А в Версальской системе — первая серьезная прореха.
В Зеркальном зале Версаля французам мечталось, конечно, великое… В конце 1922 года председатель финансовой комиссии французского парламента Дариак в своем секретном докладе Пуанкаре сообщал: «Если бумажная марка обесценивается со дня на день, то средства производства, принадлежащие Тиссену, Круппу и их соратникам, остаются и сохраняют свою золотую ценность. Это есть именно то, что имеет действительное значение».
Дариак был прав и вывод делал очевидный: вот бы это все — да под контроль Франции.
Мечталось-то мечталось, а практически вопрос о контроле над германским народным хозяйством был решен в пользу американского, а не французского капитала. Кое-какие крохи достались Англии.
Большая Советская Энциклопедия 1928 года так оценила план Дауэса: «Американские кредиты широкой волной залили народное хозяйство».
Доллары действительно делали плодородной экономику Германии не хуже, чем ил Нила — поля египетских феллахов. За два года немцы превзошли довоенный уровень развития. Правда, это не значило, что был восстановлен довоенный уровень массового потребления. У светских женщин сверкали бриллианты, у рабочих женщин — голодные глаза.