«Поджечь» же «Дероп» в одночасье — сразу после прихода нацистов к власти — было даже для сэра Генри делом сложным…
Поэтому очень похоже, что Детердинг и детердинги решили: «Придется ограничиться рейхстагом»…
Не отрицаю, уважаемый читатель, что это — лишь версия, но версия, высказанная все же не с бухты-барахты… И то, что при всей ее привлекательности — хотя бы как версии — она очень уж прочно оказалась в исторической тени, должно нас только настораживать.
Между прочим, есть немало противоречивых деталей, позволяющих предположить, что вообще-то детердинги обошлись здесь даже без Геринга, а уж потом Гитлер и Геринг просто ухватились за представившийся повод.
Генерал Гальдер, правда, рассказывал потом, что Геринг, мол, как-то хвалился при нем, что знает рейхстаг лучше всех, потому что он-де его сжег.
Но Геринг, как председатель рейхстага, мог знать его здание уже в силу своего положения, а прихвастнуть ради красного словца рейхсмаршал, да еще в подпитии любил.
Еще более сомнительны подобные «откровения» на сей счет известного нам Раушнинга.
И тут больше веришь самому Герингу, позднее заявлявшему, что рейхстаг он не поджигал по той простой причине, что в этом не было проку. Списки на превентивные аресты коммунистов были готовы давно, и произошедшее лишь насторожило компартию и несколько помешало намеченному плану нейтрализации тельмановцев.
А что — не так уж это все неправдоподобно и выглядит, уважаемый читатель! Если бы поджог рейхстага действительно планировался нацистами как инсценировка начала коммунистического восстания, то уж на пару-тройку дополнительных провокаций в Берлине у них сил и ума хватило бы…
Такая вот деталь… Когда Гитлер после пожара в одиннадцатом часу ночи появился в редакции «Фолькишер Беобахтер» — поинтересоваться, как там собираются освещать поджог, то обнаружил лишь полусонных наборщиков, и лишь позже пришел заместитель главного редактора.
Тогда Гитлер лично вместе с Геббельсом засел за подготовку материалов.
Так что пожалуй, не столько Гитлеру и Герингу, сколько жадности и дальновидности Детердинга был обязан Георгий Димитров своей громкой славой на начавшемся осенью Лейпцигском процессе по делу о поджоге. Причастность к нему одного из обвиняемых голландца Маринуса Ван дер Люббе была вне сомнений. Его-то и задержали в горящем здании полицейские.
Но вскоре в Германии арестовали приехавшего туда нелегально Председателя Исполкома Коминтерна Димитрова и присоединили к нему его товарищей — болгар Попова и Танева, а также руководителя фракции компартии Германии в рейхстаге Торглера. Началось следствие, и процесс в Лейпциге должен был доказать подстрекательскую роль Коминтерна и партии Тельмана. Левые утверждали обратное, проклиная нацистов. В прессе бушевали бури.
ЧТЕНИЕ стенограмм — занятие не только полезное, но и порой увлекательное. Стенограммы Лейпцигского «судебного процесса против поджигателей рейхстага Ван дер Люббе и его сообщников», начавшегося 21 сентября 1933 года, исключением не являются.
Димитрову дали возможность активно участвовать в процессе и он, будучи обвиняемым, вел себя частенько как прокурор, а то и как политический агитатор. Поэтому обрывать его (а то и лишать слова) основания у судей были. Димитрова не очень-то интересовало выяснение того, кто поджег рейхстаг. Он-то точно знал, что коммунисты к этому непричастны. Ему было более важно показать, что нацисты проводят политику широкого подавления коммунистического движения внутри страны. Но этого не скрывали ни премьер-министр Пруссии Геринг, ни Геббельс, вызванные на суд как свидетели.
Диалоги Димитрова с Герингом 4 ноября и с Геббельсом 8 ноября были, конечно, чисто политическими. К слову, о диалоге Димитрова и Геринга в свое время знали даже школьники. А вот о дискуссии Геббельса и Димитрова — я не уверен, что знает и иной историк…
Опытный пропагандист Геббельс сам напрашивался на такую дискуссию и выглядел в ней, пожалуй, убедительнее оппонента. Геринг же горячился, и вывести его из себя Димитрову большого труда не составило.
Обвиняемый ставил вопросы свидетелю так, что Геринг заявил после одного из них:
— Я иногда слышал, что вы — большой хитрец. Поэтому я предполагаю, что вопрос, который вы задали, давно ясен для вас…
Димитров отреагировал тут же:
— Господин премьер-министр Геринг… если бы я мог свободно говорить…
Но говорил он, надо сказать, весьма свободно, хотя формально имел право лишь задавать вопросы, относящиеся непосредственно к работе процесса. Вот как это выглядело: