рациональной версии его эпопеи, которую я намерен рассказать позднее). Данцигский региональный фюрер пошел в ногу с гросс-фюрером, еще когда мордатый зверообразный Рем был кумиром полукриминальных штурмовиков. И шел рядом после поджога рейхстага, после «Ночи длинных ножей», кроваво убравшей из политики Рема и его сторонников. Однако в 36-м году Раушнинг — этот уже очень видный нацист — вдруг резко рвет с нацизмом. И через Швейцарию эмигрирует в Англию. Три года почему-то молчит. Потом спешно пишет одну «разоблачительную» книгу за другой в течение трех лет. Потом вдруг (опять «вдруг»!) уходит в тень, а с 48-го года в штате Орегон занимается почему-то фермерством. Занятие для бывшего главы Германского культурного общества в Польше как раз подходящее. Итак, еще одна странная на первый взгляд фигура, странная судьба. Что интересно… За первые три года своей эмиграции Раушнинг не сделал никаких «разоблачений». Медленно писал? Нет! Начиная с 1939 года, выпускает сразу пять книг. В первой, «Революции нигилизма», пугает Запад перспективой союза Гитлера и Сталина. Намек очевиден — Западу надо поскорее договориться с Гитлером самому. Но Сталин, насмотревшись на третьесортных посланцев Запада — всяких там отставных и полуотставных драксов и думенков, которых Запад, явно издеваясь, отправлял в Москву на переговоры, заведомо обреченные Западом же на провал, — переигрывает англо-французов и действительно заключает пакт с Германией. Начинается мировая война. И начинаются «разоблачения» практически молчавшего до этого Раушнинга. Спрашивается, почему же он молчал так долго? Ведь в его руках были, как уверял он сам, аутентичные записи мыслей фюрера еще с 1933- 34 годов! И они, похоже, действительно-таки были, но… Но что сделали литературные таланты Раушнинга на их основе? Нечто такое, что при внешне негативном описании личности Гитлера могло стать идейной основой для любой политики Запада по отношению к фюреру — как лояльной, так и репрессивной. И выходит, что книги Раушнинга — не столько документальные свидетельства, сколько политические памфлеты, где главное — выполнение социального заказа каких-то влиятельных сил. О природе этих сил сегодня можно лишь гадать, но возможно, ключом к этой загадке может быть то, как Раушинг, прекрасно осведомленный о крайнем антиеврействе Гитлера, однако добровольно вступивший в его партию, оценивает роль еврейства спустя несколько лет после ухода от фюрера: «Еврейский интеллект сыграл огромную роль в процессе освобождения человеческого духа, приложил все усилия, чтобы этот процесс развивался в дальнейшем»… Мог ли быть искренним в подобных мыслях образованный, культурный человек? А какова же тогда, спрашивается, роль Аристотеля и Демокрита, Сократа и Лукреция, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, плеяды итальянцев Ренессанса, Лютера, Рабле, Монтеня, Коперника, Яна Гуса, Вольтера? Кого в этот круг могут делегировать евреи на равных? Спинозу? Так ведь и он был духовным детищем Джордано Бруно и Бэкона, а еврейская община Амстердама подвергла его «великому отлучению» и из себя исторгла! Маркса? Но никто не сказал о еврействе как общественном явлении более убийственных слов, чем Карл Маркс. Итак, при положительной (и, безусловно, заслуженной) оценке еврейского вклада в мировую культуру Раушнинг не стеснялся чрезмерного захваливания. При оценке же Гитлера он использовал только черные, адского оттенка тона. Учитывая это, Раушнинга нельзя отвергать как свидетеля, но бездумно доверяться ему тоже не стоит. А ведь он обычно считается чуть ли не основной ударной силой идейного обвинения Гитлера! ВСЕ «биографы» Гитлера опираются на рассказы о его молодости двух бывших приятелей: Густля Кубичека и Райнхольда Ханиша. Из того, что говорит Кубичек, виден застенчивый, но вполне нормальный человек, ощущающий себя, между прочим, нормальным и в сексуальном отношении. Ханиш вызывает доверия значительно меньше… Он то и дело явно сочиняет. А «биографы» почти все как один обнаруживают полную аналитическую беспомощность (или наоборот — виртуозные способности к передергиванию), дружно повторяют друг друга, а — в конечном счете — все тех же Кубичека и Ханиша. За рамки этих полумифических свидетелей никто даже не пытается выйти, но если посмотреть на позднейший путь Гитлера, на его резервы свободного времени в дальнейшем, то становится понятным, что именно в Вене Гитлер много занимался самообразованием, и именно это слово может быть ключевым к годам его юности. Когда началась война, ему было 25 лет. В окопах «универ-ситеты»-то проходят, но очень уж своеобразные. Потом он почти сразу ушел в практическую политику, и опять было не до книг. А знал Гитлер очень много, и именно в стиле классического талантливого самоучки, который отдает самообразованию все силы ума и сердца и все свободное время. При этом разрозненные, не подробные, не «коммерческие» воспоминания, включая воспоминания фронтовых товарищей, не расходятся в общей психологической обрисовке личности: скромный, отзывчивый, уживчивый, смелый, обладающий развитым чувством товарищества и юмора. Но это — оценки беглые, не «нормативные», какими считаются труды Раушнинга… А ВОТ еще один «базисный» мемуарист — громадный «Путци» — «Малыш» («putzig» — по-немецки еще и «забавный, смешной») Ханфштенгль, бывший рядом с Гитлером полтора десятка лет с начала 20-х годов до весны 37-го. Пример Эрнста Франца Зедгвика Ханфштенгля настолько интересен и любопытен, что именно на нем стоит остановиться подробнее и всерьез… Ведь и в судьбе «Путци» — странность на странности. Но нет ли и в его странностях неких заокеанских кавычек? «Путци», действительно, прекрасно знал Гитлера, однако считалось, что в его ближайшем окружении играл роль скорее развеселого светского баловня с разнообразными, вплоть до музыкального и шутовского, талантами. Он был на шесть лет старше Геринга, на семь — Гесса, на десять — Геббельса, на тринадцать — Гиммлера и Бормана, на семнадцать — Гейдриха и пусть лишь на два года, но старше и самого Гитлера. Тем не менее, в этом кругу, где все, кроме фюрера, были людьми гораздо более молодыми, менее образованными и, между прочим, более низкими, чем «Путци» (почти двухметрового роста), Ханфштенгль так и не приобрел ни серьезной репутации, ни по-настоящему серьезного положения. А он был с Гитлером в такие времена, когда тот же Раушнинг — человек помоложе «Путци», в полгода достиг немалых высот (это даже вызвало ворчание «старой гвардии»)! Почему же не задалось у «Путци»? В чем дело? Ведь Ханфштенгль был далеко не так прост, как казался… Родившись в Мюнхене в семье состоятельного антиквара и американки, натурализовавшейся в Германии, он в восемнадцать лет отправился на учебу почему-то в Гарвардский университет. Объясняли это тем, что ему-де предстояло управлять американской ветвью семейного бизнеса на 5-й авеню в Нью-Йорке. Если учесть, что торговать Эрнст собирался не мылом или крахмальными воротничками, а картинами и антиквариатом, то выбор Америки в качестве места учебы выглядел более чем странно. Под боком Мюнхен с его старой Пинакотекой, Италия, Лувр, голландские галереи, Лондон, а молодой гигант едет учиться в страну, где Джоконду отлично знают лишь потому, что ее улыбка удачно способствует рекламе товаров… Впрочем, может как раз для заблаговременного освоения подобного «художественно-коммерческого» опыта наш верзила и выбрал образование в Новом Свете? Если так, то на этом поприще он особо не преуспел. Так или иначе, в 1909 году Гарвардский университет окончен. Но горячий, по его уверениям патриот, рвущийся «служить стране своих предков», на родину не спешит. И обладая пудовыми кулаками и железным здоровьем (доживет до 88 лет), всю Первую мировую войну проводит в Штатах. Гитлер в это время по собственной воле дышит спертым воздухом солдатского блиндажа, сотрясаемого близкими разрывами снарядов. Мировая война закончилась, и в 1921 году с красивой женой и годовалым сыном «блудный сын»