Китайцы фактически не оказали какого-либо существенного сопротивления. Только один из фортов города пытался обороняться, некоторое сопротивление русские войска встретили также на патронном заводе. Захваченные в Гирине вооружение и боеприпасы общим количеством 48 тонн пороха, один миллион патронов и 5 тысяч ружей были затоплены в реке Сунгари{361}. По сообщениям китайской стороны, сам город был подвергнут ограблению.
13 сентября войска генерала Ренненкампфа выступили из Гирина в сторону Мукдена, а в город с востока вошли казаки генерал-майора Крыжановского из отряда генерала Айгустова. Гиринский правитель Чан Шунь в письме на имя инженера А.И. Юговича в связи с этими событиями писал о том, что русские войска, «запасшись мулами, лошадьми, золотом и серебром, отправились из Гирина. Я никогда не мог допустить, чтобы армия почтенной России, которая известна своей дисциплиной, сделала бы столько зла и насилия… Я слышал еще, что с востока к Гирину идет генерал Айгустов. Если генерал, пренебрегая миром, поступит с городом так же, как и первый отряд, то в Гирине не останется не только жителей, но убегут и куры, и собаки»{362}.
Впереди перед русскими войсками лежал последний крупный город Маньчжурии — Мукден.
С военно-стратегической точки зрения Приморская область в начавшихся военных действиях с Китаем была одним из наиболее уязвимых мест Российской империи. Эта уязвимость обусловливалась прежде всего географической «оторванностью» региона от остальной России. Положение усложнялось также тем, что большая часть русских войск была отправлена из Приморья в Квантуй и Чжили. Фактически летом 1900 года главной задачей, стоявшей перед военным губернатором Приморской области генерал-майором Чичаговым, было обеспечение безопасности русских границ и поддержание порядка в приграничных районах. Ситуация еще более стала сложной с началом военных действий в Маньчжурии, когда в Южно-Уссурийский край начали прибывать беженцы с КВЖД.
Русское военное командование не исключало активных действий китайцев в отношении Южно-Уссурийского края и готовилось дать надлежащий отпор в случае вторжения китайцев. Еще 4 июля Приамурский генерал-губернатор генерал-лейтенант Н.И. Гродеков, оценивая ситуацию в регионе, отмечал: «…весь ход событий на Печилийском театре и на Амуре показывает, что на нас легла задача не только усмирить мятеж в Китае, но вести открытую войну с этим государством. Неизбежным из сего выводом служит то, что необходимо без потери времени выставить соразмерные с громадными средствами противника силы на каждом из отдельных театров — Печилийском, Квантунском, Маньчжурском, имея резерв также в Южно-Уссурийском крае, в виду готовой к войне Японии. По мере дальнейшего промедления силы противника быстро растут, и задачи будут тяжелее и тяжелее»{363}.
Опасения российского военного командования по поводу возможного вмешательства Японии в Южно-Уссурийском крае нашли свое отражение и в других документах того времени. Это придавало событиям на границе с Китаем особый характер. Так, в письме Извольского, российского посланника в Токио, сообщалось: «Япония считает себя серьезным фактором во всяких событиях, интересующих крайний Восток. Как держава, соседняя с Китаем и обладающая внушительными морскими и сухопутными силами, она, несомненно, хочет дать почувствовать, что с нею надо считаться при разрешении настоящего кризиса и что, если понадобится, она может оказать Европе существенную военную поддержку в Китае.
Мы получили от Японии положительное уверение, что она намерена действовать не иначе как в полном согласии с нами и со всеми державами и не ищет никакой особенной роли или особенных выгод. Таким образом положен конец попытке Англии возбудить вопрос о международном поручении Японии умиротворить Китай и учредить порядок в Пекине и Тяньцзине.
Участие Японии в происходящих в Китае событиях, конечно, под нашим контролем и сдерживаемое в надлежащих пределах, может оказаться для нас выгодным; оно даст удовлетворение японскому самолюбию и воинственному пылу, расстроит всякие попытки к специальному сближению с Китаем нам во вред, отвлечет на время внимание японцев от Кореи и, наконец, может быть, приведет Японию к соревнованию и недоразумениям с европейскими державами»{364}.
Проведенные на российско-китайской границе в Приморском крае разведывательные мероприятия показали, что в районе Хунчуня происходила концентрация китайских войск, а их поведение «с каждым днем становилось все более дерзким».
Во второй половине июня почти все русские войска покинули Владивосток. 15 июня Военный министр приказал Н.И. Гродекову сформировать отряд в составе не менее двух стрелковых батальонов, двух сотен казаков и одной батареи. Отряд, получивший название Никольского, должен был действовать под руководством генерала Чичагова из Никольска-Уссурийского в направлении на Харбин.
Операция началась 1 июля. Авангард Никольского отряда выступил на двух поездах в сторону станции Мэурэнь, где к нему присоединились три сотни и одна рота охранной стражи КВЖД. 5 июля китайские войска, выйдя из крепости Эхэ, перешли в наступление. Натиск китайцев был отбит, русские войска даже вступили в форт Эхэ, вывезли из него все китайские орудия и подожгли сооружения.
После этого первого боя обстановка на восточном участке КВЖД стабилизировалась вдоль реки Муданьцзян. У китайцев и русских не было сил для ведения боевых действий с решительными целями. Лишь 20 июля произошел серьезный бой у крепости Эхэ. Русские подразделения, высланные на рекогносцировку, напоролись на китайские войска численностью 1000 человек пехоты и 250 кавалеристов с двумя пушками. В результате «жаркого» боя русские потеряли убитыми — 8 драгун и ранеными — 11 человек, однако китайцы были «опрокинуты».
Для успеха действий русских войск на восточном участке КВЖД необходимо было овладеть крупным и хорошо укрепленным китайским населенным пунктом Нингута, расположенным на дороге, которая вела к Гирину и далее — к Мукдену. Однако овладение Нингутой было невозможно без предварительного овладения крепостью Хунчунь, где сконцентрировалось большое количество китайских войск и повстанцев-«боксеров». Эту задачу было поручено решить командиру 2-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады генерал-майору Айгустову, возглавившему так называемый Новокиевский отряд. О взятии Хунчуня Приамурский генерал-губернатор Н.И. Гродеков доложил Военному министру 18 июля:
«…Нам надо было взять инициативу в свои руки, так как до сих пор мы играли пассивную роль, отбиваясь лишь от самых дерзких и вероломных нападений китайцев. Отряд выступил из Новокиевского 16 июля, ночевал в деревне Новой. 17 июля в 8 часов вечера овладели Хунчунем. Походное движение к Хунчуню отряд совершил ночью. Боевые действия начались в 5 часов утра 17 июля, китайцы сопротивлялись упорно. С нашей стороны убиты командир 6-й горной батареи подполковник Постников и подпоручик 16-го стрелкового полка Квятковский 2-й, ранен подхорунжий Читинского казачьего полка Епифанцев; нижних чинов убито 6, ранено 4. Потери неприятеля свыше 1000 человек; захвачены орудия на фортах и при преследовании.
Потрясение китайцев так велико, что ни одного жителя не осталось в городе и его окрестностях; многие бежали почти голыми. Китайские войска из Савеловки, не выдержав удара, еще 14 июля отступили в Хунчунь. Падение крепости Хунчуня со значительным гарнизоном лучших войск и артиллерии, бывшей всегда передовым оплотом китайцев против нас, имеет важное значение для всего хода военных действий на северном Маньчжурском театре. Подвиг под Хунчунем доказал, что молодые Приамурские войска с помощью Божьей достойно поддержат боевую славу Русских войск»{365}.
Айгустов с частью сил вернулся в Никольский отряд, а 16-й стрелковый полк и сотня казаков под общим командованием полковника Орлова остались в Хунчуне и впоследствии продолжили наступление в сторону Омосо.