Ученые сделали вывод о наличии существенных социально-экономических и политических препятствий для оседания кочевников. Г.Е. Марков выделял как минимум два таковых: во-первых, благоприятные для земледелия области были по большей части освоены, и там существовали государственные образования. Во-вторых, против оседания выступала верхушка кочевого общества, которая не хотела потерять свою вооруженную силу, состоявшую из племенного ополчения[197]. В-третьих, как отмечают Т.Н. Биче-оол и Л.К. Монгуш, переход на оседлость требует «изменений не только в бытовой культуре, но и… всей системы ценностей, основанной на традиционном мировоззрении»[198].
Относительно последствий оседания ученые имеют разные мнения. С.А. Давыдов сделал вывод, что в древности «переход от кочевого образа жизни к оседлости сопровождался бурным развитием в экономической, социальной и культурной сферах жизнедеятельности древнего общества»[199]. Г. Батнасан отмечал, что процесс оседания скотоводов оказывал в целом положительное влияние на общее развитие сельского хозяйства[200]. Однако Р. Бленч считает, что оседание не обязательно влечет за собой какое-либо увеличение производства и повышение продовольственной безопасности – напротив, оно может привести к распространению проблем безработицы и голода в другие регионы[201].
Оседлые и кочевники
В целом в отношениях между «оседлым» государством и его населением (земледельцами), с одной стороны, и кочевниками и их государствами, с другой, можно выделить четыре основных типа: враждебные, союзнические, даннические, вассальные[202].
Среди ученых наиболее распространено мнение о перманентной враждебности оседлой и кочевой цивилизации, их противостоянии, «полярной оппозиции»[203], «столкновении двух разных миров, двух эпох, двух миросозерцаний». Считается, что оседлому «ни в чем нельзя сойтись с кочевником»[204], он «чувствует в номадах естественного врага»: «с одной стороны – революционность, изменчивость, неустойчивость, с другой – консерватизм, стабильность, покой»[205]. Конфликт между кочевниками и оседлыми восходит к самым ранним письменным свидетельствам и мифически символизируется во многих культурах[206].
Это столкновение родилось не из желания кочевников завоевать и удержать землю, а из их нужды иметь относительно свободный доступ к продукции оседлого мира[207]. Однако затем номады, по тем или иным причинам потерявшие свои земли в степях, стали пытаться занять пограничные земли «оседлых» государств под пастбища[208]. Вызванные этим конфликты до сих пор отличаются наибольшей сложностью урегулирования, поскольку обе стороны (потомки скотоводческих и оседло-земледельческих этнических групп) убеждены в принадлежности спорных территорий прежде всего им – на основе справедливости, исторического права и здравого смысла[209].
С.А. Плетнева писала о том, что кочевники несли оседлым «разруху, бедствия, разорение, гибель»[210]. Р. Груссе видел причины агрессии со стороны кочевников в тяжелых условиях их жизни: «Сообщества земледельцев, которые возделывали хорошую желтую почву Северного Китая, сады Ирана или богатые черноземы Киева, были окружены поясом бедной пастушеской земли, где часто превалировали ужасные погодные условия и каждые десять лет иссякали источники воды, чахла трава, умирал скот и вместе с ним – сами кочевники. В этих условиях периодические нападения кочевников на земледельческие районы были законом природы»[211].
Характерно, что обе стороны пытались манипулировать друг другом. Так, Китай и Византия понимали, что более выгодно (и более важно с точки зрения перспектив торговли) подкупить кочевников, чем вести войну с такими сильными врагами. Китаю часто удавалось контролировать поведение кочевников путем открытия или закрытия приграничных рынков[212].
Многие ученые считают, что между земледельческой и кочевой цивилизациями есть существенная «социокультурная дистанция»[213]. Во-первых, ее обусловила география проживания[214]. П.Н. Савицкий писал о том, что контрасту культур кочевников Монголии и оседлых китайцев соответствует контраст географический: «Влажный муссонный умеренно-теплый Китай с мягкой и непродолжительной зимой и сухая… Монголия, с невыносимой жарой летом и сильнейшими, сопровождаемыми ветром морозами зимой»[215]. С этим же аспектом связано и разное отношение оседлых и кочевых людей к природе. Американский исследователь Д. Ворстер отмечал, что «культура современного западного человека покоится на вере, что он автономен в природе» и неподконтролен ей. Западные люди потеряли «чувство близкой зависимости от окружающей среды»[216], которое, в свою очередь, сохранялось у кочевников.