В то же время, присутствуют и критические мнения о политике России в отношении кочевых народов. Еще до революции Д.А. Клеменц порицал российскую власть за изъятие лучших земель у кочевников в пользу переселенцев, указывая, что «подобный способ действий… чужд нашим понятиям и традициям равенства права на жизнь всех русских подданных»[289].
Советская оценка дореволюционного процесса колонизации «кочевых» регионов была, в основном, отрицательной (особенно в 1920-е – 1930-е гг.). Этот процесс называли «переселенческой вакханалией», а его методы и цели обрисовывали как «эксплуатацию… колонии», «оттеснение, выселение в пустыню», «ограбление», которые привели к тому, что, например, у казахов «скотоводческое хозяйство неизбежно падало, а земледельческое не могло развиваться»[290]. П. Погорельский утверждал, что в «кочевых» районах России шли процессы, очень напоминавшие те, что происходили в США, «где воинствующий капитализм фермеров также сгонял с земель и уничтожал аборигенов, расчищая себе почву». Правда, он признавал, что Россия не проводила политику уничтожения коренных народов, однако пытался объяснить это «приграничностью районов, слабостью царского правительства» и тем, что «оно не закончило еще завоевательного наступления дальше на Восток»[291].
Советские ученые также, в основном, отрицательно оценивали процесс оседания кочевых народов в Российской империи. Они считали, что тогда шло искусственное сдерживание, торможение оседания[292] (оно в СССР считалось благом и проявлением прогресса). С другой стороны, ученые признавали, что «царизм своей колониальной политикой отчасти способствовал стихийному оседанию кочевников»[293] из-за их «земельного утеснения»[294].
Интересно, что в советский период борьба мнений о политике России в «кочевых» регионах вылилась в дискуссию об «абсолютном» или «относительном (меньшем) зле». В 1920-е гг. «главный историк СССР» М.Н. Покровский придерживался позиции, что присоединение национальных регионов к России было «абсолютным злом». Такое же мнение в 1930-е и в начале 1940-х гг. разделяла группа историков, объединившаяся вокруг А.М. Панкратовой. Этот подход нашел отчетливое выражение в труде «История Казахской ССР», изданном в 1943 г.
Однако представители другой группы ученых во главе с Е.В. Тарле говорили о необходимости пересмотра концепции «абсолютного зла». Власть поддержала их и подвергла жесткому осуждению позицию А.М. Панкратовой. В докладной записке Комиссии партконтроля от 30 января 1944 г. говорилось, что книга «История Казахской ССР» «пользы не принесет», а также «может стать оружием в руках казахских националистов», т.к. «взаимоотношения казахского и русского народа выглядят только как враждебные». В мае 1944 г. секретарь ЦК КП(б) Узбекистана У.Ю. Юсупов подверг авторов «Истории Казахской ССР» критике за то, что они «рассматривают колонизацию Казахстана как абсолютное зло», «приукрашивают и идеализируют экономическое и культурное развитие казахского народа до завоевания Казахстана царской Россией»[295].
В постсоветский период ряд ученых продолжают критиковать дореволюционную политику. С.Г. Кляшторный и Т.И. Султанов, притом что они отмечали положительные стороны присоединения Казахстана к России, говорили и об отрицательных последствиях этого процесса, в том числе о «трагическом разрушении устоявшегося общественного строя и порядков… резком ухудшении благосостояния казахского народа… заметном уменьшении численности коренного населения Казахстана»[296]. Е.Н. Черных отмечал, что Казахстан и Средняя Азия сказали «нет» Советскому Союзу и отпали от него, т.к. «поверженный всегда испытывает отвратное чувство униженности, и оно поселяется в нем надолго»[297]. (Это мнение является весьма спорным, т.к. инициаторами роспуска СССР, как известно, были не эти республики, а власти России, Украины и Белоруссии.)
В зарубежной историографии мнение о жесткой политике России по отношению к кочевникам наиболее заметно. М. Пейн писал о «зловещем царском режиме и его презрении к кочевникам»[298]. М. Гаммер отмечал «бóльшую беспощадность России по сравнению с другими европейскими державами (а также некоторыми, хотя и не всеми… азиатскими)». Он считал, что «основная причина этой беспощадности заключается в том, что… российское отношение (в отличие от политики) к кочевникам – московское, имперское и советское – было почти одинаково негативным»[299].