К концу Средневековья в Ливонии наметился экономический подъем, который стал возможен благодаря товаропроизводящему сельскому хозяйству и международной торговле, идеально соответствовавшим условиями развития европейского рынка. С середины XV в. Европа начала преодолевать последствия демографического спада XIV в., что вызвало увеличение спроса на товарную продукцию, в особенности на продовольствие. В ряде западноевропейских стран в связи с бурной урбанизацией, оседанием значительной части населения в городах и сокращением сельскохозяйственного сектора внутренних источников продуктов питания оказалось недостаточно, вследствие чего страны Восточной Европы смогли перевести свое аграрное производство на товарную основу.
Ливонии с ее развитым пашенным земледелием выпал шанс наряду с Пруссией, Польшей и Литвой занять прочное положение в системе европейского товарообмена в качестве поставщика сельскохозяйственной продукции, прежде всего зерна.
Незначительная плотность населения Ливонии обусловила специфику сельскохозяйственного производства[133], при которой основная нагрузка приходилась на крестьянское хуторское хозяйство (гезинде). Хутора с земельным наделом в 1 гак (8–11 га) располагались на отдаленном расстоянии друг от друга и по обеспеченности землей, инвентарем и рабочим скотом превосходили крестьянские подворья в России и Польше. Надо отметить, что наряду с владельцами гаковых наделов в Ливонии существовали и менее состоятельные крестьяне, владевшие половиной, третью и даже четвертью гака, однако основной груз земледельческого производства приходился на полноценные гезинде.
Формы крестьянской зависимости также были разными — от поземельной, связанной с выплатой повинностей, и до крепостной кабалы. Существовало также свободное крестьянство, хотя не многочисленное. Феодальные господа довольствовались в целом натуральными повинностями, первоначально не слишком обременительными. Кроме них крестьяне обязаны были нести в случае необходимости военную службу.
Стабильный рост цен на сельскохозяйственную продукцию в XV в. вызвал у феодалов-землевладельцев повышенный интерес к развитию помещичьего хозяйства. Число фольварков и мыз, производственную основу которых составляла уже не крестьянская, а барская запашка, стремительно увеличивалось. По мере их распространения обозначилась проблема рабочих рук, что уже к концу XV в. привело к распространению в поместьях барщинных работ[134]. Организация производства в поместье требовала постоянного внимания владельца, благо ему в среднем принадлежало всего 10–40 крестьянских хозяйств. К началу XVI столетия ливонское и эстонское рыцарство окончательно конституировалось как землевладельческое сословие[135].
Большинство ливонских вассалов являлись уроженцами Нижней Саксонии и Вестфалии, но были и представители местной онемеченной знати. Вассалы ливонских епископов образовали богатое и влиятельное сообщество, которое воздействовало на ландсгерров. Этому содействовала их высокая правовая защищенность, которая им чувствовать себя настолько уверенно, что к началу XV в. они стали претендовать на участие во власти.
Ливонский орден, располагавший значительной военной силой, долгое время не нуждался в большом количестве вассалов, и лишь малую толику своих обширных земельных владений передавал в держание «на ленном праве». Его ленники, которые образовывали служилое сословие лейманов[136], как правило, получали небольшие земельные участки размером в 1–2 гака с несколькими гезинде, за обладание которыми должны были нести службу: в случае войны выступали в ополчении, а в мирное время исполняли обязанности администраторов низшего звена. Подавляющая масса вассалов Латгалии, Курляндии и Земгалии не могла похвастаться богатством и политическим влиянием, и реальной угрозы могуществу ордена они не представляли.
Этого нельзя сказать о вассалах ордена из североэстонских областей — Гаррии (Харьюмаа) и Вирлянда (Вирумаа), которые до 1346 г. входили в состав датских владений. Уже к началу XIV в. они оформились в привилегированное, известное своим богатством и могуществом сословие. Высокое социальное положение его представители приобрели благодаря многочисленным земельным пожалованиям и привилегиям, полученным от датских королей в XIII — начале XIV в. Они предоставляли немецкому рыцарству, осевшему на эстонских землях, исключительные права, в том числе право сословного суда (мангерихта) и участия в работе особых собраний (мантагов), где решались вопросы местного управления. Данные привилегии заложили основу рыцарского права средневековой Эстонии, которое на протяжении нескольких столетий, вплоть до XIX в., надежно защищало его представителей от покушений со стороны властей. Рыцарство приобрело черты замкнутого привилегированного сообщества (communitas sive universitas vassalorum), которое чувствовало себя вправе осуществлять власть на эстонских землях без оглядки на далекого датского владыку. Уже тогда обладание привилегиями превратилось в основное средство самоидентификации эстонского рыцарства, а забота об их сохранности и приумножении во многом определила содержание его поведенческого кодекса.
133
О сельском хозяйстве Старой Ливонии см.:
134
135
В числе наиболее известных исследований необходимо назвать: