Пока речь не идет о членстве в экстремистских религиозных организациях. В жизни европейских мусульман они играют гораздо меньшую роль, чем может показаться. Исламский экстремизм, как и глубокая ассимиляция в европейском социуме, – не более чем крайний вариант, который выбирает меньшинство европейских мусульман. Однако растущая ксенофобия коренных европейцев вкупе с тенденциями по консолидации различных мусульманских диаспор может породить ответную реакцию и способствовать выводу проблемы на новый виток развития.
По всей видимости, в ближайшие годы будет поднят вопрос о частичном пересмотре Шенгенских норм, включая комплекс более поздних правовых наслоений. В пользу этого неоднократно высказывались видные европейские политики, в частности, германский министр внутренних дел Ханс-Петер Фридрих, а прежний французский президент Николя Саркози вообще не исключал в своих заявлениях возможности выхода Франции из Шенгенского соглашения.
Вопрос контроля над въездом в ЕС становится все более актуальным, но и внутренние перемещения тоже приковывают внимание европейских политиков. Некоторые страны Европы уже прибегали к исключительным мерам, используя специальное положение Шенгенского договора, позволяющее на 30 дней восстанавливать контроль на границах. Так было в 1995 году после терактов в Париже, в 2001 году во время саммита «Большой восьмерки» в Генуе, где произошли крупные столкновения сил порядка с антиглобалистами, и в 2009 году при проведении во французском городе Страсбурге саммита стран НАТО.
7 июня 2012 года на совещании Совета министров в Люксембурге было принято решение о том, что европейские правительства могут прибегать к временному восстановлению пограничного контроля на шесть месяцев без необходимости каких-либо особых согласований – достаточно лишь уведомить об этом решении соседние государства. Более того, в чрезвычайных обстоятельствах допускается закрытие границы на два года, что само по себе явилось бы серьезным прецедентом для всего Евросоюза.
Вряд ли к этим мерам будут прибегать, чтобы не испытывать единство ЕС. Европейцы, вероятнее, предпочтут другой вариант – вывод вопроса на наднациональный уровень и передачу в сферу ответственности ЕС вопросов управления границами и регулирования процедур предоставления убежища. С одной стороны, это можно рассматривать как вызов независимости европейских стран и это должно вызвать резонное сопротивление. Но, с другой стороны, в таком варианте заинтересованы все европейские страны, поскольку действующая сейчас в этой сфере Дублинская конвенция 1990 года совершенно нефункциональна. Она предполагает возврат нелегальных мигрантов и беженцев, не получивших убежища в страну первого въезда, что автоматически ставит транзитные страны в сложную ситуацию. Соответственно, страны въезда не заинтересованы в регистрации нелегалов, и это способствует их уходу в тень.
Конец XX века дал спорное и двоякое ощущение конца истории и преддверия глобальных перемен. Коммунизм в СССР и в Восточной Европе пал, европейская интеграция начала набирать обороты, а в планетарном масштабе на первый план вышли новые вызовы глобализации. Стремительное восхождение ряда развивающихся экономик, экономический кризис и чувство утраты западным миром исключительности в новом веке также должны были спровоцировать идеологические сдвиги, но этого до сих пор, по большому счету, не произошло.
Развитые политические идеологии – феномен массового общества последних двух столетий. Массовое общество переживает кризисную трансформацию, результатом которой может стать новый политический процесс и новые идеологии. Понятие «большинство» практически перестало быть политической реальностью, а апелляции к нему – достаточным аргументом. Не исключено, что скоро мы увидим мир не доминирующего большинства, не уравненных в правах меньшинств, не либеральной учтивости к инаковости и не их авторитарного подавления, а конфликтующих меньшинств. В этом мире возможны любые необычные коалиции.
Процесс трансформации только начинается, и не стоит ожидать от Европы новых идей в самые ближайшие годы, но можно ожидать реанимации национализма и изоляционистского европеизма, становления региональных политических движений, а также появления в парламентах исламских партий.
Европейский национализм прежде воспринимался почти исключительно в контексте правых идеологий и отношения коренного населения к мигрантам. В ближайшие годы он имеет все шансы стать намного разнообразнее. Специфика нового европейского национализма на сегодняшний день состоит в том, что он обладает нишевым характером, не рассчитывает на достижение власти, достаточно маргинален и компенсирует свою слабость популистской риторикой.
Националистический ракурс не полностью распрощается со своим маргинальным статусом, но значительно улучшит свой имидж. В случае Франции эта тенденция уже идет, и ее демонстрирует «Национальный фронт» Марин Ле Пен. Вероятно, что некоторые консервативные партии, в том числе весьма респектабельные, также начнут осторожно вводить националистические тезисы в свою риторику. В Германии такую роль, по всей видимости, возьмет на себя баварский Христианский Социальный Союз. Призванная выявить реакцию общественности проба была сделана совсем недавно, в декабре 2014 года, когда правящий ХСС выступил с предложением запретить использовать в стране иные языки, кроме немецкого. Той же тенденции можно ожидать от «Союза за Народное Движение» во Франции, от правящей в Нидерландах «Народной партии за свободу и демократию» и ряда других.
Политическая палитра ряда европейских стран будет разбавлена сильными региональными националистическими партиями с автономистским или сепаратистским уклоном, наподобие уже существующего каталонского альянса «Конвергенция и Союз», «Лиги Севера», «Шотландской национальной партии» и т. д. Можно ожидать оживление общественных движений венгерского меньшинства в Румынии и русскоязычных меньшинств в прибалтийских странах, а также приобретение ими выраженного националистического характера.
Новый европейский национализм находится в начальной стадии трансформации. В отличие от прошлого, он более не чужд демократических ценностей, и в некоторых уже нередких случаях националисты даже разделяют некоторые левые взгляды.
Начало трансформации несет в себе возможность самых неожиданных идеологических сочетаний и альянсов. Есть тенденции к появлению экологически ориентированных движений с традиционалистским уклоном, которых в прежней системе категорий можно было бы счесть скорее правыми, хотя традиционно «зеленые» принадлежат к левой части политического спектра.
Другим явлением, способным получить некоторое развитие в Европе, является левый национализм. Это течение хотя и берет идейное начало во французском якобинстве, но исторически представлено было в странах третьего мира как идеология борьбы за независимость. В Европе прежде из партий подобного типа можно было назвать разве что Шинн Фейн, но теперь левый национализм широко распространяется в испанской Каталонии, имеет некоторые перспективы в Италии и вообще в Южной Европе. Причина этого состоит в том, что именно в странах Южной Европы кризисные явления будут иметь наиболее серьезное продолжение, что будет одновременно благоприятствовать левым идеям, евроскепсису и связанному с ним национализму.
В 2014 году сенсацией, хотя и переоцененной, стал успех националистов из французского «Национального фронта» Марин Ле Пен, однако фракцию в Европарламенте с близкими по духу партиями «Йоббик» и «Золотая Заря» создать не удалось. Большую сплоченность поначалу проявили евроскептики из «Партии независимости Соединенного Королевства» и итальянского «Движения пяти звезд», составившие костяк фракции «Европа за свободу и прямую демократию».