Но сама эта двойственность уходит корнями в годы, когда «холодная война» была торжественно объявлена завершенной, а для Европы и постсоветского пространства был предложен фактически один-единственный линейный проект, сфокусированный вокруг НАТО и Евросоюза. Интересно, что одна из главных натовских «заповедей» – Russia out – перекочевала из мира «холодной войны» в мир после нее. Линейный проект по расширению и приобщению Евразии предполагался без России как равноправного партнера. Де-факто Москве предлагалось стать одной из постсоветских стран, не имеющих особых интересов на просторах бывшего СССР.
Но если бремя глобального лидерства новая Россия была не готова нести (и не может в силу многих резонов, прежде всего экономических и технологических, делать это сегодня), то вопрос о «политике соседства» в значительной степени является продолжением внутриполитической повестки дня. Связь конфликтов в Закавказье с Южным Кавказом, обеспечение безопасности в Центральной Азии и евразийская интеграция как возможность развития российского полиэтничного проекта и возможностей для развития собственной промышленной базы. Конечно, как правопреемник СССР в ООН Россия стремится по возможности сохранить роль бенефициария в этой структуре (постоянное членство в Совбезе) для недопущения глобального доминирования одной державы. И дело здесь даже не в имманентном антиамериканизме, а в понимании того, что реальной гармонизации мира силами одной державы не достичь.
Однако никакие «особые резоны» России, ее претензии на роль равного партнера вне форматов с натовской «золотой акцией» до сих пор не принимались. И все изменения границ, идущие в фарватере этого линейного прогрессистского проекта (при котором любое расширение альянса воспринимается как успех демократии и очередное поражение «тоталитарного прошлого»), приветствовались. Так было с признанием независимости бывших республик Югославии и Косово, несмотря на конфликты, неурегулированные пограничные споры и проблемы с меньшинствами. Случаи же покушения на границы со стороны других игроков (в первую очередь России) блокировались. Но если в августе 2008 года Запад был пассивен из-за того, что Грузия не представляла для него первостепенного стратегического интереса, то Украина стала точкой перехода количества (недовольства российской политикой на постсоветском пространстве) в качество. Седьмая по численности населения (даже без Крыма) и вторая по площади страна в Европе не могла рассматриваться в качестве приза для России. Такая ломка тренда была вызовом порядку, который установился в Европе «после Ялты».
Но нежелание «отдавать» Москве Украину вступает в противоречие с неготовностью Запада полностью рвать с Россией. Подтверждением чему служит сентябрьский саммит 2014 года НАТО в Ньюпорте. В Уэльсе Украина не получила Плана действий по членству (ПДЧ). По итогам рассмотрения «украинского вопроса» альянс сделал заявление о своей поддержке Украины перед лицом российской политики «дестабилизации». НАТО также призвало Россию «отозвать свои войска» с территории Украины и «прекратить незаконную аннексию Крыма». Одновременно с этим Андерс Фог Расмуссен (покинувший пост генсека альянса 1 октября 2014 года) сообщил, что основополагающий акт Россия – НАТО 1997 года остается в силе, хотя Россия якобы «допустила серьезные нарушения его принципов». Как известно, в акте был зафиксирован принцип отказа от применения военной силы во внешней политике, а также подтвержден главный тезис декларации РФ и НАТО о том, что они больше не считают друг друга противниками.
В то же самое время и Москва также опасается переступать через «красные линии». В пользу этого вывода говорит неготовность российского руководства признать независимость двух республик Донбасса (Луганской и Донецкой) и, напротив, стремление к урегулированию конфликта на юго-востоке Украины путем многостороннего диалога со всеми заинтересованными сторонами, включая и США. По справедливому замечанию академика Евгения Примакова, новый виток эскалации с Западом (а значит, либо полный разрыв, либо драматическая минимизация отношений) чреват для России технологическим отставанием. «В глобализирующемся мире если мы являемся слабым звеном в этом отношении, то с нами могут говорить свысока и действовать против нас. Здесь нам нужно выправлять положение. Но как, в одиночку?»[6] – резюмирует он.
В то же самое время Запад и его нынешние лидеры не готовы к такому диалогу о европейской безопасности и международном порядке, в котором бы Россия имела равный голос. То есть не только она должна была следовать логике расширения и приобщения, но и ее аргументы принимались бы к сведению и выполнялись бы на практике. И для того, чтобы пойти на такое, придется признать, что в современной Европе (понимаемой шире, чем Евросоюз) не может быть жизнеспособным проект без России, ее участия и учета ее мнения. «Российские элиты стремятся создать государство на прочной основе, которое можно интегрировать в глобальную экономику, но в то же время защитить ее внутреннюю политику от внешних воздействий. Россия никогда не мирилась с идеей НАТО-центризма и европейского порядка, сфокусированного на ЕС»[7], – констатирует Иван Крастев. И в этом плане между Борисом Ельциным и Владимиром Путиным нет той пропасти, о которой сегодня склонны писать обозреватели и в России, и на Западе. Для понимания этого достаточно провести сравнительный анализ двух выступлений российских президентов (стамбульскую речь Ельцина 1999 года и мюнхенскую Путина 2007 года). Отмеченные выше противоречия будут определять отношения между Россией и Западом в краткосрочной и среднесрочной перспективе.
В этой ситуации у сторон есть несколько вероятных путей. Возможны негативное и позитивное развитие ситуации, поддержание статус-кво через «заморозку» нынешнего положения дел. При этом одни и те же движущие силы различных сценариев могут оказывать разнонаправленное влияние на их ход. Так, например, нарастание хаоса на Украине может подтолкнуть Россию и Запад к кооперации ради того, чтобы избежать появления непосредственно в центре Европы «большой Ичкерии». Но может и, напротив, заставить усилить санкционное давление на Москву, которая будет объявлена источником такой дестабилизации. Это же касается и вооруженного конфликта в Донбассе, который может и подтолкнуть стороны к интенсификации переговоров, и способствовать «окукливанию» позиций сторон. Военно-политическая и финансовая помощь Запада Украине может интенсифицировать АТО (антитеррористическую операцию), но в то же время не исключено, что заставит Киев постепенно пересмотреть свое отношение к проблемному региону (от поиска компромиссов до той или иной формы «развода») ради ускорения североатлантической и европейской интеграции. Продолжение политики санкций против России может заставить Москву отказаться от жесткой линии по отношению к соседней стране и поддерживающим ее США и Евросоюзу. Но они же в состоянии до предела радикализировать линию поведения РФ, которой в итоге окажется «нечего терять».
В этой связи под «позитивным» развитием понимается прагматизация отношений Запада и России (даже с сохранением различий относительно перспектив интеграции постсоветских республик в НАТО и в Евросоюз). Под прагматизацией понимается возобновление переговоров и выход на компромиссные решения. Этот тренд включает также преодоление состояния «заложников украинского кризиса» и выход на полномасштабный диалог по широкому спектру вопросов международной безопасности («иранский вопрос», положение дел на Ближнем Востоке, в Афганистане и в Центральной Азии, противодействие ИГИЛ). Что касается «негативного» сценария, то речь может идти об углублении конфронтации, стремлении маргинализации России на международном уровне, де-факто превращении ее в «страну-изгоя», своеобразную «мега-Сербию».
6
«Мнение»: Евгений Примаков об украинском кризисе // «Россия-24». 25 июня 2014. http://www.youtube.com/watch?v=Pd0zwdz4V3c&feature=player_embedded
7
Цит. по: Иван Крастев о российских страхах и европейском порядке // Caucasus Times. 12 декабря 2010. http://www.caucasustimes.com/article.asp?id=20636