Возвращаясь в этом контексте к Бессарабии, хотелось бы выразить концептуальную позицию авторов настоящей книги: рассмотреть основные события, этнографию и культуру края в ее комплексном многокультурном и поликонфессиональном проявлениях. Говоря о полиэтничном населении Бессарабии XIX в., необходимо подчеркнуть, что ее население, даже превалирующее молдавское, имеющее ряд льгот и преференций со стороны российской короны, в плане сохранения местного законодательства, языковых послаблений и т. п., все равно находились в подконтрольном и зависимом положении от русского правительства. Причем эти льготы в ходе интеграции края (осуществляемой сверху) в общероссийское пространство постепенно сокращались и были практически сведены на нет к 1873 г., когда Бессарабская область стала одной из губерний России. Но еще меньше прав у молдаван было до событий 1812 г., при османском протекторате. Тогда практически все население края испытывало многоуровневую зависимость от своего непосредственного помещика, правителя – ставленника султана и самого султана. Если еще вспомнить об османских райя, о политике внутри Молдовы, о чем так убедительно пишет В.Я. Гросул в своей свежей работе «Бессарабия в международных отношениях нового времени» (2018), становится понятно, сколь многоуровневой была эксплуатация населения Молдавского княжества.
Переход Бессарабии в состав России характеризуется ее активной переселенческой политикой, которая привела к концу XIX столетия к тому, что Бессарабская губерния стала занимать третье место по плотности населения, согласно результатам первой Всероссийской переписи населения 1897 г.
Переселенческая политика осуществлялась двумя путями. Одним из них был спланированный – государственный. Речь идет о переселении задунайских, немецких, швейцарских колонистов и др. Это направление можно обозначить как переселенческую политику из-за пределов Российской империи. Но была и внутренняя переселенческая политика, тоже направленная на укрепление демографических и статистических показателей в крае. Наряду с этими официально регламентированными властями России процессами, осуществлялась бесконтрольная миграция населения из-за Дуная и из центральных регионов России и Украины. О них мы тоже будем говорить в книге. Эти процессы носили маятниковый характер. В первое время после 1812 г. многие семьи бессарабцев переходили в турецкие земли, по причине неурожайных лет и опасений распространения рекрутской повинности на них. Потом имел место и обратный процесс. В книге обо всем говорится подробнее.
Миграции усиливались в ходе русско-турецких войн, особенно в годы и после военных стокновений: 1806–1812; 1828–1829; 1853–1856; 1877–1878 гг.
В Бессарабии XIX в. благодаря искусственной и естественной миграции значительно обновился этнокультурный состав и начала формироваться новая этносоциальная общность бессарабцев, к слову сказать, так окончательно и не сложившаяся в силу последовавших после 1812 г. неоднократных изменений границ и «опекунов» данной территории. Так, по результатам Парижского мира 1856 г. Южная Бессарабия и дельта Дуная были переданы Молдавии. Через двадцать два года, по результатам Сан-Стефанского мирного договора и Берлинского конгресса, Южная Бессарабия была возвращена России. Но, с 1918 по 1940 г. земли между Прутом и Днестром оказались в составе Румынии, ас 1941 по 1944 г. их контролировали немецко-румынские власти. Последующие события в истории Советской Молдавии уже не выделяли Бессарабию и бессарабцев в качестве отдельной территории и общности, наоборот – южные и северные районы вместе с населением были переданы в юрисдикцию соседней Украины.
Сразу заметим, что, в силу хронологических рамок, авторы не рассматривают феномен постсоветского бессарабизма – это тема для отдельного дискурса.
Итак, по сути, XIX в. привел к появлению новых разнородных этносоциальных сообществ; дети и внуки их представителей стали называть (и по праву) Бессарабию своей родиной. Кстати, их потомки продолжают так поступать и в настоящее время, и они тоже имеют на это все основания.
Конечно, эти народы необходимо было изучать. Изучать прежде всего на предмет их лояльности к власти, добрососедству, их конфес-сиональности. Потом, во второй половине XIX столетия, с развитием этнографии и фольклористики и целого ряда других дисциплин, появились и научные задачи и интересы, дополняющие и расширяющие общие сведения о крае, которыми оперировали власти. Благодаря этому возник интерес властей к научным изысканиям в крае. Появились даже, выражаясь современным языком, государственные проекты вроде той же «Литературной экспедиции» или «Записок офицеров Генерального штаба».