Намек более чем прозрачный. И такое разделение ответственности за безопасность нефтепровода между всеми заинтересованными сторонами, которого добилась Грузия, расширяет поле возможных вариантов развития событий.
Накануне январского саммита СНГ 2000 года Шеварднадзе сделал весьма знаковое заявление о том, что Грузия намерена развивать партнерские отношения с НАТО и добрососедские с Россией. Иерархия, как и в случае аналогичного заявления Алиева, очевидна. И ведь еще в 1997 году тбилисская газета "Резонанси", отмечая, что реальное возвращение к жизни евразийского коридора на Кавказе и в Средней Азии (Великого шелкового пути) означает значительную утрату позиций России в этих регионах и соответственное укрепление позиций Запада, заявила без обиняков: "суммы, обещанные Грузии Борисом Березовским, не идут ни в какое сравнение с прибылью, которую обещает принести Грузии нефтепровод".
А четыре года спустя уже официальное лицо, председатель подкомитета СНГ в парламенте Грузии Ираклий Гогава заявил на двухдневной международной научной конференции "СНГ: состояние и перспективы", состоявшейся в первых числах апреля 2000 года в Москве: "Российская позиция по отношению к Абхазии и присутствие российских войск на грузинской территории рассматриваются в Тбилиси как угроза национальному суверенитету Грузии".
Кроме того, с подкупающей откровенностью добавил он, Грузии выгоднее иметь дело не с Россией, "у которой весь государственный бюджет равен бюджету Нью-Йорка", а со США, которые оказывают огромную финансовую помощь Тбилиси ("Независимая газета", 4 апреля 2000 года).
Месяцем раньше прошло сообщение о предстоящем посещении Грузии шефом ЦРУ Джоном Тенетом и его намерении провести конфиденциальную встречу с Эдуардом Шеварднадзе, с которым у Тенета сложились "хорошие личные отношения". В частности, предполагался обмен информацией по Чечне. Визит был оценен международными наблюдателями как экстраординарный (визиты шефов Лэнгли в бывшие республики СССР еще не вошли в широкую практику), и, по некоторым сведениям, ему сопутствовало прибытие в Грузию американских специалистов радиоэлектронной разведки.
И если в августе 2000 года США и Великобритания начали финансировать вывод российской военной техники из Грузии, то ведь, конечно, не из филантропических соображений. А когда военные попытались идти напролом и командующий ГРВЗ Владимир Андреев заявил, что аэродром в Вазиани останется за российскими военными и после расформирования базы, начальник грузинского генштаба Джони Пирцхалашвили прореагировал весьма бесцеремонно: "Это что-то новое..." Не исключил он и появления на вазианской базе подразделений НАТО, оговорившись, конечно, что такое решение будет принимать политическое руководство страны.
Но еще в 1996 году военный атташе посольства США в Грузии подполковник Джеймс Хауккрофт сообщил, что каждый год около 80 молодых офицеров из вооруженных сил Грузии проходят стажировку и обучение в военных структурах США, подчеркнув: "Это специальный курс для младших лейтенантов, который ничем не отличается от курса для американцев". А министр обороны начальник Генштаба Грузии регулярно принимает участие в военных семинарах и конференциях, проводимых под эгидой НАТО.
Возражать против этого Россия, с ее собственной размытостью линий поведения по отношению к НАТО, не может, хотя нельзя и не видеть, что налицо расширение присутствия НАТО на Кавказе де-факто, которое в нужный момент останется лишь оформить де-юре.
Вывод российских войск из Вазиани Э. Шеварднадзе не случайно ведь оценил как "самое серьезное достижение" военной политики его страны за последнее время: Москва же, по оценке ряда экспертов, в случае обострения ситуации в Закавказье может мобильно перебросить сюда войска лишь через территорию Армении. Что же до Абхазии, то хотя вывод российских сил отсюда приостановлен под давлением местного населения, само по себе это создало "зависшую" ситуацию, потенциально грозящую общим нарастанием нестабильности в данном регионе.
Это, с учетом резкого улучшения отношений Грузии с Чечней, рискует качественно изменить всю ситуацию России на Северном Кавказе, где тлеют очаги напряженности в Адыгее, Карачаево-Черкесии, Ингушетии и Северной Осетии, и придать новое дыхание идее Общекавказского дома, с которой в свое время выступал Джохар Дудаев. 13 января 1997 года грузинская газета "Ахали птааба" уже развивала эту тему. Грузины и чеченцы, писала она, продолжают жить в единой кавказской семье, хотя империи распадаются, и это тем более важно учитывать, что чеченцы теперь признают ошибкой свое участие в абхазской войне против грузин, подчеркивала газета. (Действительно, еще Яндарбиев в своей книге писал об этом.)
И далее: "...Возможно, посредником в абхазском конфликте станет именно Чечня - ведь в отличие от России она всегда выполняет взятые на себя обязательства". "В то же время, - продолжала "Ахали", - Чечня уже убедилась, что Грузия для нее намного более выгодный партнер, чем Абхазия".
И нельзя не удивляться удивлению российских должностных лиц, делающих вид, будто поддержка Грузией чеченских боевиков для них явилась неприятной неожиданностью. Полно! Они ведь получают - или должны получать специнформацию. Но даже и не прибегая к последней, можно было знать, например, что в июне 1997 года пожелавший остаться неизвестным высокопоставленный сотрудник администрации президента республики Ичкерия заявил в одном из интервью: "... Это, конечно, не афишируется, но в Тбилиси нас принимают как самых дорогих гостей".
А в апреле того же 1997 года Салман Радуев похвастал: "...На территории Грузии у нас завершается строительство армейского корпуса".
Новая война 1999-2000 года на Северном Кавказе, функционирование в Тбилиси Чеченского информационного центра (на что официальная реакция России, причем весьма мягкая, последовала лишь в конце марта 2000 года), так и оставшиеся без ответа грузинской стороны вопросы о визах Грузии в паспортах арабских, и не только, моджахедов показали, что этот поворот во взаимных отношениях носит скорее долгосрочный, нежели конъюнктурный характер, своим общим знаменателем имеет стремление вмонтироваться в новую конфигурацию Срединной Евразии, где Россия перестает быть главным действующим лицом и центром притяжения. Неопределенность исхода чеченской войны, разумеется, оставляет поле свободным для различных сценариев, однако общий для Грузии и Чечни вектор движения от России вряд ли радикально изменится в ближайшем будущем. По крайней мере, это можно с уверенностью прогнозировать для горной Чечни, то есть собственно Ичкерии, которая, с высокой степенью вероятности, превратится - а по некоторым данным уже превращается - в недоступную контролю России, хотя формально находящуюся в ее юрисдикции зону, генерирующую нестабильность по всему региону.
В этих условиях Абхазия вряд ли станет любой ценой отстаивать российские интересы, особенно если Россия пойдет на вывод своей военной базы из Гудауты, на чем настаивает Грузия. Вектор ее интересов при таком развитии событий неизбежно претерпит трансформацию: "южная" ориентация имеет шансы окончательно возобладать над "северной", Россия же потеряет ключ к "замку", смыкающему в единое системное целое Причерноморье и Кавказ.
Сочи, Адлер и Туапсе сами по себе не могут выполнять этой функции - не в последнюю очередь в силу низкого здесь процента автохтонного кавказского населения. Напротив, адыгами, которыми абхазская война, добровольческое движение и понесенные жертвы переживаются как события собственной близкой истории, эта "русская" полоска Черноморского побережья сможет тогда восприниматься как преграда, отделяющая их от "братьев". В случае дальнейшей дестабилизации Кавказа и усиления роли турецкого фактора нельзя исключить нарастания напряженности и по линии Сочи - Майкоп - Черкесск. И об этом следовало бы помнить тем, кто все еще готов пойти на сдачу Абхазии, коль скоро их не останавливают нравственные соображения.