Тем более странными и непоследовательными выглядели действия руководства Югославии. Добыв победу под Вуковаром такой дорогой ценой (город пал 20 ноября 1991 года, и вернувшиеся в Белград части ЮНА прошли под специально сооруженной в честь этого тримфальной аркой, многие получили награды и повышения), оно уже 23 ноября согласилось с планом Сайруса Вэнса, уполномоченного представителя ООН. План Вэнса предусматривал вывод ЮНА из Хорватии, возвращение беженцев, создание полиции на мультиэтнической основе и разоружение краинских сербов. Три последних условия, в сложившейся ситуации, были абсолютно невыполнимы; что же до первого, то Белград приступил к его исполнению. Это вызвало крайне негативную реакцию краинских сербов, которую Милошевич проигнорировал. И хотя поставки оружия из Сербии в Краину через Боснию продолжались, в целом краинские сербы оказались предоставлены своей участи.
* * *
Мотивы такого решения сложны и до сих пор интерпретируются по-разному. Ясно, однако, что помимо нарастающего давления Запада и предполагаемых закулисных игр с Туджманом, немалую роль сыграли тяжелые процессы, развивавшиеся в югославской армии. Победа под Вуковаром, овладение полуостровом Превлака, господствующим над стратегически важной Которской бухтой, - все это был фасад, за которым царили хаос, внутренние распри и, что самое печальное и самое непривычное для сербов, отсутствие высокого боевого духа. Сколь бы ни было неприятно говорить об этом, но истину отрицать невозможно, особенно когда речь идет о вещах, во всеуслышание и с большим прискорбием уже признанных самими югославскими военными и политиками высокого ранга.
Увы, сербские (то есть не краинские и не боснийские) сербы не хотели воевать. Борис Йович, председатель Президиума Югославии, в дни начала войны констатировал: "Ключевым условием и для ведения мирных переговоров и для ведения войны - этих двух параллельных процессов - является исполнение в стране воинской повинности. Мы хотели для начала призвать около пяти тысяч. Но ответ был ужасающим: призыв оказался выполненным на двадцать пять процентов. Мучительно говорить об этом..."
Резко увеличилась эмиграция молодежи (притом даже из самой Краины, а затем из Боснии) с целью избежать призыва, практиковались и другие, самые причудливые формы уклонения, притом даже и среди краинской и боснийской сербской молодежи. Разумеется, это не ускользнуло от пристального взора "богов войны", оценивавших возможный потенциал югославского сопротивления. И, после согласия Милошевича на вывод ЮНА из Хорватии и размещение здесь "голубых касок", он был сочтен достаточно слабым для того, чтобы начать форсированную подготовку к признанию Словении, Хорватии, а затем БиГ и Македонии, то есть к закреплению фактического расчленения СФРЮ де-юре. Дипломатическая активность на этом направлении достигает температуры кипения, и при этом интересы сербов игнорируются уже самым грубым и откровенным образом.
Еще 23 октября 1991 года на Конференции по Югославии, проходившей в Гааге, ее председатель, министр иностранных дел Великобритании лорд Каррингтон представил новый проект ЕС о будущем югославском государстве, в котором было исключено ранее принятое положение о действии специального статуса конкретно для сербов в Хорватии. И это - несмотря на то, что руководство Югославии представило факты политики геноцида, проводимой хорватскими властями по отношению к сербскому населению. А уже 29 октября министры иностранных дел стран ЕС в Брюсселе объявили о решении ввести экономические санкции, если Сербия до 4 ноября не примет предложение лорда Каррингтона. Санкции и были введены 7 ноября 1991 года, одновременно с совещанием НАТО в Риме, на котором был создан Совет НАТО по сотрудничеству со странами Восточной Европы. СССР присоединился к санкциям в части эмбарго на поставки вооружений.
Как и Запад, он проигнорировал принцип по крайней мере равной ответственности, а также конкретную сложность ситуации и то, что не далее как 3 ноября хорватские военизированные группировки разорили 18 беззащитных сербских сел на территории Западной Славонии, учинив показательную этническую чистку. Среди убитых было пятеро детей в возрасте до 5 лет. И хотя формально СССР еще существовал (этой его призрачной жизни оставался ровно месяц), было ясно, что как фактор международной силы он уже прекратил свое бытие. Разумеется, "концерт мировых держав" делал отсюда свои выводы. Позже Альфред Шерман, бывший советник Маргарет Тэтчер, создавший вместе с нею Центр политических исследований в Лондоне, говоря о возникновении антисербского фронта, объединившего англосаксонские страны, Германию и ислам, констатировал: "Была бы, как раньше, сильна и авторитетна Россия, никогда бы Германия не посмела раньше всех признать независимость Хорватии и Словении. После этого шага Бонна и началась война..."
Ну, во-первых, война, как мы видели, началась раньше, а во-вторых, несмотря на верность этого утверждения по сути, оно несколько сгущает краски в том, что касается персональной ответственности Германии. Да, последняя не скрывала своих целей и напористо поддерживала своего былого союзника, Хорватию (за что удостоилась от Туджмана звания "респектабельной военной силы"); но что заставляло другие западные державы идти у нее на поводу? Разумеется, осознание единства фундаментальных целей в пост-ялтинском мире и незначимость чьих-то там воспоминаний о том, кто и по какую линию фронта находился во Второй мировой войне, - всей этой "лирики", столь ничтожной в глазах серьезных людей, "богов войны". Самоуничтожение СССР/России в качестве великой державы лишь окончательно развязало им руки. Случайность ли, что еще в августе 1991 года (опять удивительная синхронность), то есть еще даже до Вуковара и Дубровника, события в которых стали формальным поводом к антисербской истории и введению санкций, произошло событие, о котором Жерар Бодсон пишет: "Без тени сомнения можно присудить награды за несознательность и безответственность участникам 14 Конференции Европейской демократической унии, собравшей в Париже в августе 1991 года лидеров демократических, либеральных и консервативных партий Европы, глав правительств, министров и представителей Хорватии, Словении и Боснии и Герцеговины, которые без колебаний высказались за независимость этих трех югославских республик".
Между прочим, это респектабельное собрание имело свою мрачную, откровенно фашистскую "тень", певшую вполне в унисон с Европейской демократической унией. Вот только если на поверхности сербов клеймили нацистами, то в подполье (не слишком, впрочем, потаенном), призывая добровольцев помочь Хорватии (генерал Младич оценивает их численность примерно в 13 тысяч), сражающейся с "безобразным чудовищем сербо-коммунизма", откровенно отсылались к прецеденту борьбы иностранных добровольцев СС против Красной армии.
Пункт вербовки размещался в интегристской* церкви Сент-Никола де Шардонне в Париже, тесно сотрудничавшей с парижским хорватским приходом, вокруг которого группировалось немало бывших усташей. Листовки, распространявшиеся при поддержке в том числе и Национального фронта Ле Пена, были достаточно красноречивы: "Товарищ! Во имя защиты тысячелетней идентичности мужественного хорватского народа мы призываем тебя влиться в ряды национальных сил, объединившихся в армию европейских добровольцев. Подобно твоим немецким, австрийским, бретонским, итальянским, венгерским, словацким, словенским... товарищам, помоги нам в начавшейся героической борьбе. Как это делали вчера твои ровесники на равнинах Украины или Белоруссии, в болотах Померании или песках Курляндии (курсив мой - К.М.), в свой черед сразись во имя спасения европейского гения и культуры".