Ислам как религия поощрял такой консерватизм социальных структур, поскольку он в меньшей степени, чем христианство, зависит от наличия молитвенных помещений или отдельного класса священнослужителей для отправления культовых обрядов. Поэтому он оказался в состоянии сращиваться с местными культами, которые совсем не обязательно были мусульманскими. Даже без мечетей относительно полная религиозная жизнь мусульман была все-таки возможна, если только начальство не запрещало им совершать намаз прямо на рабочем месте, обратившись лицом к Мекке. (Хотя запрет на паломничество в Мекку продолжал вызывать сильную обиду у советских мусульман.) Кроме того, иногда в качестве мече-ти использовали конференц-зал в каком-нибудь учреждении, клуб или даже чайхану. В общем, на поверхности были заметны только интеграционные возможности и обрядовые аспекты ислама, в то время как теологическая сторона этой религии и ее толкование не принимались во внимание. Наивысший подъем религиозных чувств вызывали свадьбы и особенно похороны, на которых обязаны были присутствовать даже члены партии{417}.
Активное преследование ислама закончилось к середине шестидесятых годов, и с тех пор муллы выполняли роль посредника между мусульманами и государством. Они пользовались доверием властей, так как являлись столпом общественного порядка, восстанавливая в то же время незаметно и постепенно институты своей религии и связывая таким образом настоящее с прошлым. Многого они, правда, сделать не могли: например, ознакомление молодежи со священными писаниями ислама было невозможным из-за продолжавших действовать антирелигиозных законов и обязательного изучения и использования кириллицы{418}.
Племенные отношения не только восстанавливались, но даже в определенном отношении укреплялись, хотя и в новой форме, продиктованной номенклатурной системой, в рамках которой они существовали. Казахстан являет собой поразительный пример этого. Хотя кочевой образ жизни здесь был уничтожен еще в тридцатые годы и в республику с тех пор нахлынуло огромное число русских переселенцев, элементы прежнего сельского образа жизни сохранялись: большинство колхозов летом держали скот на пастбищах, куда колхозники перебирались со своими кибитками в начале каждой весны и пригоняли стада обратно только осенью, возвращаясь, таким образом, снова на путь своих предков-кочевников. Председатели колхозов заняли место прежних аксакалов (сельских старейшин), а секретари обкомов партии стали новыми беями, тем более что они очень часто происходили из семей, принадлежавших старой элите.
Рождаемость у казахов была намного выше, чем у этнических русских, и к началу 1960-х гг. образовательный уровень казахского населения значительно повысился. Оба эти фактора сводили на нет преимущества русских поселенцев при получении выгодных должностей, которыми они широко пользовались раньше. Динмухамед Кунаев, находившийся на посту Первого секретаря ЦК Компартии Казахстана с 1964 по 1986 г., сумел укрепить контроль казахов над кадровой политикой в республике. На высшие номенклатурные посты он назначал членов своей «великой орды» (одного из трех мощнейших кланов Казахстана), а Брежнева ублажал частыми приглашениями на утиную охоту под Алма-Атой, которая устраивалась специально для лидера СССР. Являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Кунаев имел прекрасные возможности привлекать в Казахстан крупные бюджетные капиталовложения. Больше всего он преуспел в области добычи топлива, космических исследований и сельского хозяйства. Аналогично этому и в Киргизии вопросы назначения на важные политические посты решались путем согласования между тремя основными региональными группировками, каждая из которых контролировала свой участок территории республики: на востоке властвовал блок Нарын, западная часть контролировалась блоком Талас, а юг подчинялся блоку Ош{419}.