Такую же политику проводил и Горбачев в первые два года своего правления. Он начал с увольнений, а в некоторых случаях — с уголовных расследований махинаций ряда государственных чиновников, злоупотреблявших служебным положением для собственного обогащения. Он создал государственный инспекционный орган (Госприемку), который занимался контролем качества продукции, выпускаемой госпредприятиями, имел право отбраковывать продукцию, не отвечавшую государственным стандартам, и штрафовать рабочих и директоров заводов, ответственных за брак. Он призывал к ускорению всего производственного процесса, укреплению трудовой дисциплины и приводил в пример подвиги легендарного донбасского шахтера Алексея Стаханова. При Горбачеве были резко сокращены производство и продажа алкогольных напитков. Существовала даже инструкция, запрещавшая подачу алкогольных напитков на официальных приемах, что бросало вызов русскому пониманию гостеприимства и празднования торжественных событий. Два политика, которым Горбачев помог занять высшие посты в партийном аппарате, Егор Лигачев и Борис Ельцин, являли собой образы этаких «авторитарных пуритан». Они поддерживали меры по ограничению привилегий, искоренению коррупции и халатности. Впоследствии они стали злейшими врагами в силу того, что предлагаемые каждым из них методы достижения этих целей были прямо противоположными.
Возможно, будет правильно интерпретировать в таком же духе и провозглашенную Горбачевым политику гласности, или открытости, которая уже фигурировала в самых ранних его выступлениях. Вначале она предполагала вскрытие и обнародование фактов коррупции и некомпетентности руководителей, что, по его замыслу, должно было способствовать эффективному функционированию социалистической экономики. Сталин, кстати, проводил подобную политику в рамках своих «чисток», когда рядовых рабочих призывали критиковать начальство, с тем чтобы уничтожить «засевших на заводах вредителей», которые препятствовали выполнению подаваемых сверху команд.
Размах злоупотреблений и различных нарушений, вскрытых в ходе проведения политики гласности, удивил и даже напугал Горбачева. Партийные лидеры зачастую просто не
знали о них, поскольку были защищены от тех трудностей, с которыми рядовые советские граждане были вынуждены сталкиваться ежедневно. Эти руководители разбирались лишь в вопросах, относящихся к сфере их непосредственной компетенции. На встречах с трудовыми коллективами в Куйбышеве (Самаре) и Тольятти — двух типичных промышленных городах — Горбачев обнаружил, что рабочие с энтузиазмом приветствуют предлагаемые им реформы, в то время как отношение к ним партийно-хозяйственного актива было сдержанным и прохладным. Позднее он говорил об этом так: «Мое желание выяснить истинное положение дел явно не устраивало местных начальников. Беседы напрямую с людьми настолько выводили некоторых из равновесия, что они пытались бестактно вмешиваться». Даже в своем родном Ставропольском крае, которым он руководил в течение многих лет, он видел, что «вроде бы никто не против перестройки, все за, но... ничего не меняется»{447}. В 1986 г. на встрече с писателями он говорил о том, что борется «против хозяйственников, против министерских и партийных чиновников... которые не желают расставаться... со своими привилегиями». Он даже говорил о некоторых преимуществах, которые дало бы существование в стране политической оппозиции{448}. Когда он начал привлекать к поддержке своей борьбы писателей и интеллигенцию, гласность настолько расширила границы, что в конечном итоге вышла из-под контроля, поскольку теперь ее защитники имели огромный источник, где они могли практически без ограничений черпать идеи и «информацию к размышлению».
Взрыв на Чернобыльской АЭС, произошедший в апреле 1986 г., возможно, более, чем какое-либо другое событие, взволновал общественное мнение, показав людям, какую угрозу для страны и ее населения могут представлять безответственность и некомпетентность руководителей. По словам Горбачева: «Чернобыль высветил многие болезни нашей системы в целом. В этой драме сошлось все, что накапливалось годами: сокрытие (замалчивание) чрезвычайных происшествий и негативных процессов, безответственность и беспечность, работа спустя рукава, повальное пьянство»{449}.
В первые дни после катастрофы реакция властей была традиционной — отрицание и сокрытие фактов. Это происходило потому, что Горбачев, возможно, еще сам не осознавал всю серьезность произошедшего. Через две недели все изменилось, и после этого процесс перестройки пошел по новому и совершенно неожиданному пути{450}. Горбачев провел кадровые перестановки, обеспечившие более широкие возможности для свободы слова и идей. Среди важнейших из них были: назначение Виталия Коротича главным редактором популярного журнала «Огонек», Егора Яковлева — главным редактором не менее популярной газеты «Московские новости», а Сергея Залыгина и Григория Бакланова соответственно главными редакторами журналов «Новый мир» и «Знамя». Своего пика политика «персонифицированной гласности» достигла в декабре 1986 г., когда из ссылки в Горьком был возвращен Андрей Сахаров и ему было предоставлено полное право на выражение всех его идей и взглядов. Горбачев приветствовал поддержку Сахаровым «нового мышления» во внешней политике и, в свою очередь, был готов принять некоторую долю критики в свой адрес. После этого многие «узники совести», осужденные за поддержку прав человека, были выпущены из тюрем и лагерей на свободу.