Этот факт нельзя не заметить, и дискутировать о частностях не имеет смысла не более, чем рассуждать о том, что на пыточной скамье удобней лежать так или эдак; на пыточной скамье лежать не хочется вообще. Постоянная смена режимов должна была показать и самому близорукому, что те, кто с некоторыми наблюдениями, которые сделал Маркс, наблюдая за много лет до того английскую текстильную индустрию, верили, что обладают единственной и наивысшей экономической мудростью, на самом деле ничего не знали и с безграничной фривольностью издавали декреты о том или об этом, пока неудачи не заставили их попытать другие методы. Так, некто, кто не умеет правильно писать, гневается на грамматику и словарь и кидает их в печку, так они теперь уже расстреливают техников, потому что экономика не движется. Во всём этом наблюдается нарастание признаков распада, а не улучшение.
Ибо все терпит неудачу на том, что требуемый потреблением объём быстрого и качественного сельскохозяйственного и индустриального производства может производиться более или менее принудительно поставленными на определённые места рабочими, крестьянами и всей молодёжью только при напряжении всех сил, с трудом и в недостатке, и в состоянии необычного возбуждения – или только в ограниченном размере, – ненормальные условия, делающие из простейших рабочих и потребительских операций верховные и государственные акции, являются чем–то, что не может долго существовать, т.к. отнимает у жизни сотен миллионов всякое чувство спокойствия и надёжности. Нам это знакомо по военному времени, когда почти всё регулировалось начальством и сходилось на бумаге, в то время как в реальности долгое время исключение было правилом, и почти каждый вёл и должен был вести двойное существование, чтобы не умереть с голоду.
Если это, возвращение к настоящей жизни с её неистощимыми возможностями и использование оставленного нам прошлым, будет сделано невозможным, или эти вспомогательные средства действительно исчерпают себя, тогда сломается высчитанное на бумаге состояние, как мы пережили это в . – тогда люди больше не хотят и теряют страх, потому что с ними ничего более страшного не произойдет. В России в последние годы массы крестьян в ненормально повышающемся размере лишаются своих вспомогательных средств, которые давали им при всех условиях как прямым производителям известную возможность персонально различающегося удовольствия, разнообразие и шанс, устроиться получше; ограбленные и впихнутые в сельскохозяйственные коллективы, в которых городские рабочие, молодёжь и чиновники, как «делающие шаг», надсмотрщики и т.п., задают темп, новый для крестьян, разве что, они работают на себя, что всё более ограничивается. Помимо этого начинают основываться чисто государственные гигантские фирмы, производящие на механизированном предприятии зерно, что ещё более понижает ценность крестьянской продукции.
Как результат этого в настоящее время материально успешного предприятия по переводу крестьян к тому, что по их ощущениям должно быть принудительным трудом, описываются один корреспондентом, на протяжении лет интеллигентно рассказывающим об этих событиях (см. Новая Свободная Пресса, Вена, 1 ноября, .): «…Крестьянство устало. Сопротивление прошлого года ничего не принесло. Восстания ещё меньше. Всё, что оказывало энергичное сопротивление, удалено из деревень, было расстреляно или изгнано по закону. Крестьянин устал и ищет пути наименьшего сопротивления, чтобы жить. Так, возможно, что этой зимой последние остатки ведущих частное хозяйство крестьян вступят в коллективные хозяйства. У них больше нет возможностей к существованию, никаких личных и экономических перспектив».
Право остаётся за каждым, рассматривать это описание как триумф или как поражение сегодняшней русской системы. Крестьянство измотано, оно подчиняется, оно не видит иного пути, никаких надежд перед собой – утверждается таким образом социализм или несётся к могиле? Приветствует его человек с радостью как наивысшее достижение или попадает к нему как сгоняемый вместе скот американских мясных фабрик, где животных гонят среди всё более сужающихся стен, пока каждое животное не схватывается за ногу, не вздёргивается ввысь, не получает разрез горла и затем оправляется в путь по фабрике на конвейере, чтобы закончить как мясо, колбаса, консервы, удобрение и т.п. Несомненно, подобный путь был указан миллионам русских крестьян в последние годы, им заперли все выходы, и они теперь утомлённо бредут навстречу своей судьбе – американская свинья с Чикаго или Омахи на мясокомбинате, российский крестьянин на зерновой фабрике, без надежды, утомленный. Так гнали слуги тысячи фараона египетских и эфиопских рабов для таскания камней на строительство пирамид, так должны были порабощённые массы отвести Бусенто, чтобы построить гробницу Алариха на дне реки, так Сталин сохраняет себя в Кремле тем, что он наконец–то измотал крестьян. Это азиатский деспотизм, а не социализм, по крайней мере, по моему ощущению.